Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Вообще и онъ и она были явленіе необыкновенное на Тверскомъ бульвар. Но замчательне всего было въ нихъ именно то, чт`o всего меньше могло быть замчено: они прошли посреди гуляющихъ, не обративъ на себя почти ни чьего вниманія, и Вронскому не легко было узнать кто они, потому, что никто не понималъ, о комъ онъ говоритъ. Наконецъ, однако нашелся одинъ старый отставной генералъ, который могъ дать ему объ нихъ нкоторое понятіе.

„Теперь я знаю, о комъ вы говорите,” — сказалъ онъ Вронскому, посл многихъ неудачныхъ догадокъ. „Человкъ пожилой съ молодою дамою? высокій ростомъ? шея прямо? спина не гнется? словомъ сказать, иностранная фигура, то есть, не Русская — или — какъ бы сказать?.... иностранная? — Это Вельскій съ дочерью; я его знавалъ прежде. Онъ былъ лтъ пять за границей и недавно возвратился; ужасный чудакъ; англоманъ; а впрочемъ человкъ пріятный, человкъ образованный, и, можно сказать, умный человкъ.”

Генералъ, который разсуждалъ такимъ образомъ, принадлежалъ къ числу тхъ людей въ Москв, которые сами отличаются и невжествомъ, и глупостью, и особенно какою-то непонятною тяжестію пустоты, но за то составляютъ другимъ репутацію образованности, ума и любезности. — Странная Москва! Но и эта странность иметъ свой смыслъ; и для нея можно найти достаточную причину; и она даже даетъ надежды на будущее, надежды, которыя рождаются не изъ прямаго дйствія обстоятельствъ, но рикошетомъ, какъ ядро, которымъ на вод стрляютъ ниже, чтобы оно отскочило выше.

ГЛАВА II.

Я надюсь, что читатели изъ словъ генерала не станутъ еще заключать объ Вельскомъ. Правда, онъ имлъ нкоторыя особенности; но изъ этого еще не слдуетъ, чтобы онъ былъ ужаснымъ чудакомъ. Англоманомъ же назвалъ его генералъ въ томъ смысл, въ какомъ Русскіе купцы продаютъ Нмецкое шампанское.

Вельскій имлъ много привычекъ не-Московскихъ и вообще любилъ создавать себ образъ жизни самъ, тогда только слдуя принятымъ обычаямъ, когда они совпадались съ его мыслями. Не смотря на древность своего дворянства, привычки жизни своей составилъ онъ себ по образцу средняго сословія образованной Европы, перенимая иное у Англичанъ, другое у Нмцевъ, иное у Французовъ, не пренебрегая впрочемъ и Русскаго, когда оно не мшало его вкусамъ и входило въ тотъ смыслъ, который онъ старался дать своей жизни. Къ его крыльцу, вмсто швейцара, былъ придланъ колокольчикъ. Вмсто стаи лакеевъ, имлъ онъ самую не многочисленную прислугу, и ту вольную. Въ комнатахъ его не было ничего лишняго, но все нужное, все удобное. Мебели отличались роскошью изящества, покоя и чистоты, а не золота. На стол его всегда лежала послдняя иностранная газета и нсколько литературныхъ журналовъ. Въ кабинет его были вс замчательныя новости наукъ и словесностей. Кухня его была Русская, то есть, не древне-Русская, не множество блюдъ безъ конца и безъ вкуса, но Русская новая, эклектически-Европейская, то есть, такая, какимъ со временемъ должно быть Русское просвщеніе. Маленькую карету его возили дв лошади и почти всегда безъ лакея. Щеголеватость его платья замчали не многіе, — такъ оно было просто и однообразно. Вообще опрятность, покой, вкусъ, простота и Англійское удобство были отличительнымъ характеромъ всхъ его роскошей.

Воспитанная посреди такихъ привычекъ, подъ надзоромъ отца умнаго и просвщеннаго, проведя пять лтъ въ чужихъ краяхъ, въ кругу самыхъ отборныхъ обществъ, въ атмосфер изящныхъ искусствъ и умственной аристократіи; одаренная самыми счастливыми способностями и красотою не общею, — Софья Вельская, семнадцати лтъ, была бы одною изъ замчательныхъ двушекъ въ самыхъ образованныхъ земляхъ, а тмъ больше въ Россіи. Не смотря на то, однако, она въ Москв не понравилась сначала. И въ самомъ дл, между нею и большинствомъ Московскихъ дамъ было не много общаго. Что занимало ее, не занимало ихъ; а ихъ разговоры были ей не по сердцу. Важное для нихъ, казалось ей неважнымъ; а любопытное для нея, заставляло ихъ звать. Она не могла смяться, когда другія смялись, и, бдная, смялась почти всегда одна. Она не вертла фразъ, не искала сентенцій, говорила просто, какъ думала, и только то, что думала, — и потому прослыла ограниченною. Она слушала, когда ей говорили, и не могла говорить, когда ее не слушали или не понимали, — и потому прослыла странною. Не находя людей по сердцу, она молчала сколько могла, — и потому прослыла гордою. Поведенія своего она не разсчитывала на эффектъ, — и потому прослыла вмст и сентиментальною и холодною. Она не восхищалась любезностями Московскихъ кавалеровъ, — и потому прослыла пустою. Она невольно скучала посреди несходныхъ съ нею обществъ, и потому прослыла скучною.

Къ этому еще надобно прибавить, что Софья была застнчива.

Островъ. (Недоконченная повсть). (1838).

ГЛАВА I.

На Средиземномъ мор, между острововъ, окружающихъ Грецію, давно уже извстна мореходцамъ одна скала, уединенно возвышающаяся посреди моря.