Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Когда я получилъ и прочелъ письмо Ваше, душа моя не наполнилась, а переполнилась чувства живой и сладкой благодарности. Впрочемъ не знаю, такъ ли назвать это чувство. Мн кажется, не меньше согрло бы мн сердце, если бы я узналъ, что Вы сдлали для другаго то, и такъ, какъ это сдлали для меня. Вы перервали Вашу любимую работу надъ Одиссеей, которая приближалась уже къ концу, для того, чтобы говть на Страстной недл свободно отъ всхъ постороннихъ занятій. Но въ это время, получивъ мое письмо, Вы ни на минуту не усумнились нарушить Вашъ святой шабашъ для того, чтобы просить о моемъ сын. Благодарю Того, Кто далъ мн щастье быть близко Васъ, и отъ всей души прошу Его, чтобы Онъ заплатилъ на Вашихъ дтяхъ то, чт`o Вы сдлали для моего сына, и чтобы мой сынъ, о которомъ Вы ходатайствовали какъ о собственномъ, помнилъ въ теченіе жизни своей быть достойнымъ этаго. Письма Ваши я отправилъ на другой же день въ Петербургъ и по Вашему совту написалъ къ Броневскому. Теперь получилъ уже отъ него отвтъ, что Принцъ согласился на Вашу просьбу о несчитаніи моему сыну 9-ти мсяцевъ препятствіемъ для вступленія въ 4-й классъ Лицея, но, что касается до принятія его на казенный коштъ, то это зависитъ отъ Высочайшей воли и принадлежитъ только дтямъ генераловъ и чиновниковъ не ниже 4-го класса. Первое для насъ самое важное; а второе, кажется, лучше такъ, какъ случилось. Чувствуя всю доброту Вашей просьбы объ этомъ, я думаю однако, что хотя точно состояніе наше ограничено, но все намъ легче будетъ платить за сына какъ другіе, чмъ пользоваться не заслуженно такаго рода милостію. Впрочемъ письмо Ваше и въ этомъ отношеніи было не безполезно. Получивъ его, я далъ прочесть сыну: онъ былъ имъ глубоко тронутъ и вроятно навсегда сохранитъ то сознаніе, что, просивъ за него милости, Вы этимъ какъ бы ручались за него, слдовательно, кром другихъ причинъ, уже и по этому на него легла обязанность соотвтствовать Вашему ручательству своимъ внутреннимъ настроеніемъ честно. Случайный же результатъ просьбы есть уже дло постороннее для его внутренней обязанности. Кто знаетъ? Можетъ быть придетъ время, когда это сознаніе послужитъ къ тому, чтобы подкрпить его внутренніе карантины противъ той нравственной заразы, отъ которой теперь гніетъ Европа, этой Французской болзни, отъ которой у бднаго Западнаго человка уже провалилось небо; хотя я и надюсь, что эта болзнь до насъ не коснется, или, если коснется, то какаго нибудь несущественнаго края нашего общества. Грустно видть, какимъ лукавымъ, но неизбжнымъ и праведно насланнымъ безуміемъ страдаетъ теперь человкъ на Запад. Чувствуя тьму свою, онъ, какъ ночная бабочка, летитъ на огонь, считая его солнцемъ. Онъ кричитъ лягушкой и лаетъ собакой, когда слышитъ Слово Божіе. И этаго испорченнаго, эту кликушу, хотятъ отчитывать — по Гегелю! Теперь еще вдвое тяжеле, чмъ прежде, знать Васъ тамъ, подъ гнетомъ тяжелой необходимости жить посреди этихъ людей и далеко отъ отечества. Я понимаю, что никакія цпи изгнания не могутъ быть мучительне цпей болзни того существа, въ которомъ не только соединилось все милое сердцу, но вмст и вс ближайшія обязанности священнаго долга охранять и беречь. Прошу Бога отъ всей души, чтобы Онъ скоре утшилъ Васъ здоровьемъ Вашей жены и тмъ далъ Вамъ возможность возврата. Здсь не только слово Ваше, но и самое присутствіе было бы полезно въ текущую многозначительную минуту. Оттуда Вамъ дйствовать почти невозможно. Ваша брошюра и письмо къ Вяз. какъ ни прекрасно написаны, какъ ни хвалились въ журналахъ, но врно написались бы не такъ, если бы Вы были здсь, и потому того дйствія, которое должно имть Ваше слово на Русскихъ читателей, они произвести не могли. Одиссея совсмъ другое дло. Она вн временъ, и Вашъ переводъ ея есть важное событіе въ исторіи нашей словесности. Она вн временъ, потому что принадлежитъ всмъ временамъ равно, исключая однакоже нашего, потому что наше вн обыкновеннаго порядка, и вн всякой умственной и литературной жизни. Оттого и она не могла явиться у насъ въ той сил, которая ей принадлежитъ надъ нормальнымъ состояніемъ человческаго ума. Дйствіе ея на литературу нашу должно быть великое, но медленное, и тмъ сильне, чмъ будетъ мене ново, чмъ боле она будетъ читаться. Таковъ самый характеръ ея красоты. Это не блескъ страсти, не электрическая и ослпительная молнія въ темную ночь; но ясный взглядъ высокаго и испытаннаго разума на богатую и глубокую природу; свтлый и тихій вечеръ, таинственный отдаленностью горизонта. Извстіе, что переводъ Вашъ уже почти конченъ, удивило и обрадовало всхъ насъ. Я, признаюсь Вамъ, не воображалъ Гомера въ той простот, въ той неходульной поэзіи, въ какой узналъ его у Васъ. Каждое выраженіе равно годится въ прекрасный стихъ и въ живую дйствительность. Нтъ выдающагося стиха, нтъ хвастливаго эпитета; везд ровная красота правды и мры. Въ этомъ отношеніи, я думаю, онъ будетъ дйствовать не только на литературу, но и на нравственное настроеніе человка. Неумренное, необузданное слово въ наше время, кажется мн, столько же выражаетъ, сколько и производитъ необузданность сердечныхъ движеній. Есть однакоже нкоторыя вещи въ Вашей Одиссе, которыя мн кажутся ниже ея общаго уровня. Я замтилъ ихъ для того, чтобы поговорить съ Вами при свиданіи, и могъ ихъ замтить потому, почему на блой бумаг можно замтить малйшую пылинку. Эти пылинки заключаются не въ выраженіяхъ, которыя кажутся мн удивительнымъ совершенствомъ, но въ перестановк словъ, которая иногда кажется мн боле искусственной, чмъ могла бы быть, особливо и только сравнительно съ общею естественностью. Впрочемъ написавши это, я чувствую, что довольно странно выходитъ: мн говорить Вамъ о недостаткахъ Вашего слога. Утшаюсь только тою мыслію, что можетъ быть Вы, выслушавши вс толки званыхъ и незваныхъ судей, между кучею вздора найдете что-нибудь дльное, и въ такомъ случа второе изданіе Вашей Одиссеи будетъ еще совершенне. Если же изо всхъ замчаній не найдете ничего дльнаго для себя, то тмъ полезне будетъ для меня слышать Ваше мнніе. Обнимаю Васъ отъ всей души, за себя, за жену, за сына и всю семью. Отъ маменьки уже боле недли не получалъ извстій. По послднему письму здоровье ея было довольно хорошо.