Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Боже мой, какое ужасное извстіе сообщилъ намъ А. И. Рейнгардъ! Михаилъ Михайловичъ, это чистое, благородное существо — палъ жертвою этой проклятой войны![73] — Признаюсь теб, немногихъ изъ падшихъ героевъ Севастополя было мн такъ жаль, какъ его. Другіе отдавали свою жизнь съ самоотверженіемъ, но и съ запальчивостью страсти. Въ немъ горлъ чистый огонь самосознательнаго, высокаго самопожертвованія. Героевъ воинскихъ Россія, слава Богу, найдетъ. Но гд найти такого человка, какъ былъ онъ, насквозь проникнутаго святостью долга, благородствомъ и возвышенностью убжденій. — Вс, кто принимаетъ участіе въ общемъ дл, слдили за его дйствіями съ какою-то особенною любовью. Какъ перенесетъ эту потерю Михаилъ Юрьевичъ?[74] Въ немъ онъ оживалъ новою жизнію. Тяжело даже подумать о его положеніи. Для Матвя Юрьевича[75], эта потеря, — я думаю, будетъ почти также чувствительна. Онъ, говорятъ, любилъ его почти какъ сына. Когда я ихъ видлъ вмст, мн казалось, что иногда, — смотря на Михаила Михайловича, въ его глазахъ выражалось столько невольной любви и нжности, что это замчаніе мое тогда еще прибавило много прекрасныхъ чувствъ къ тому понятію, которое я имлъ о внутреннемъ счастіи вашей рдкой, дружной семьи. И вотъ, какъ оборвалось это счастіе семейной любви! Анна Михайловна[76], говорятъ, была больше другихъ дружна съ нимъ. Дай ей Богъ силу и вру, чтобы перенести это тяжелое испытаніе! Но за Аполлину Михайловну[77] я боюсь больше всхъ. Ея здоровье и безъ того разстроено, къ тому же она не знаетъ границъ въ движеніяхъ своего прекраснаго сердца. Потому позволь мн теб напомнить, что у васъ въ Петербург теперь находится о. Матвй, котораго слово не безъ духовной силы. Если ты пошлешь за нимъ, то онъ врно не откажется навстить васъ. — Я увренъ, что бесда съ нимъ удержитъ въ христіанскомъ равновсіи врующую душу, которая часто тмъ способне терять это равновсіе, чмъ въ ней больше природной любви и самозабвенія. Увлекшись горемъ, мы забываемъ то, что, можетъ быть, знаемъ лучше другихъ въ минуты обыкновенныя, забываемъ, что Господь любитъ насъ больше, чмъ мать любитъ своего ребенка, что если Онъ, Милосердный, посылаетъ намъ утрату, то видно, это не утрата, а пріобртеніе, — видно это самое лучшее, что только можетъ быть для насъ и для утраченнаго. И кто знаетъ, можетъ быть, эта короткая разлука есть необходимое условіе того, чтобы посл полне и внутренне соединиться. И кто намъ сказалъ, что оставляющій земную жизнь разлучается съ нами? Если въ нашемъ сердц то чувство, которое составляетъ и его душевную жизнь, то очевидно, что наше сердце становится мстомъ, гд онъ пребываетъ, не мысленно, а существенно сопроницаясь съ нимъ. Ты поймешь мою мистику, любезный другъ, не смотря на то, что тебя называютъ дловымъ и положительнымъ человкомъ. Для тебя жизнь сердечная — твоя настоящая. Я помню, какое глубокое, какое продолжительное и проницающее горе овладло тобою по кончин твоего брата[78]! — Зато посл ты одинъ устоялъ въ вр, когда друзья твои почти вс колебались и падали. Вренъ Господь Милосердный и Всемогущій. Онъ не погубитъ чистой любви нашего сердца, что бы ни представлялось въ видимой жизни. Прости меня, любезный другъ, если письмо мое неумстно. Подумавши, я чувствую, что недостаточенъ сказать слово утшительное. Но потребность говорить съ тобой въ эту минуту была сильне другихъ соображеній. Обнимаю тебя.

40.

НЕИЗВСТНОМУ[79].

(Годъ неизвстенъ).

Церковь развивается, т. е. она постоянно приводитъ къ своему сознанію вчную, неисчерпаемую истину, которою она обладаетъ.