Письмо твое отъ 23 окт. я получилъ 30 окт., а статью[71], которую ждалъ съ нетерпніемъ, получилъ только 7 ноября. Я прочелъ ее съ большимъ интересомъ и возвращаю на первой же почт. Очень желаю, чтобы она была напечатана, потому что она, безъ сомннія, будетъ очень полезна. Мысль ея истинная, и сказано съ одушевленіемъ. Если въ ней есть недостатокъ, то тотъ, что она не довольно сжата и въ ней есть повторенія. Впрочемъ, можетъ-быть для большинства читателей это не мшаетъ, а поможетъ понять и убдиться. Потомъ, мн кажется, что у тебя не довольно развита главная мысль, мелькомъ сказанная въ конц, т.-е. что просвщеніе западное только
Недостаточность и даже вредность мръ запретительныхъ очевидна изъ того, что русская особенность не есть развитое и готовое просвщеніе, но только его основаніе, только направленіе, дрожжи, которыя должны перебродить въ мук, чтобы вышелъ хлбъ. Еслибы возможно было остановить входъ въ Россію западнаго просвщенія, то изъ этого вышло бы то послдствіе, что русскій умъ пришелъ бы въ еще б`oльшую подчиненность Западу, котораго вліяніе сдлалось бы еще сильне.
Позволяйте все, — сказать нельзя и не должно. Есть книги безусловно вредныя, именно т, которыя возбуждаютъ и воспламеняютъ бурныя страсти. Противъ ложнаго разсужденія есть противоядіе въ самомъ разсужденіи. Но страсть — вино. Страсть, возбужденная книгою, — вино фальшивое и вредное для здоровья. Если не запретить его продажу, то люди могутъ отравиться. Крпкихъ желудковъ не много и для нихъ могутъ быть исключенія.
Вотъ, любезный другъ, мои мысли о твоей стать. Повторяю, она очень хороша, и интересна, и жива, и дльна; но я думаю, что она была бы еще лучше, еслибы ты немного сократилъ ее, уничтоживъ повторенія, и немного распространилъ мысль твою объ общихъ свойствахъ русскаго просвщенія, ибо, право, эта мысль незнакома почти никому, а твоя статья писана въ такомъ тон, что ее должна читать вся масса русскихъ читателей, а не пять-шесть твоихъ пріятелей. Обыкновенно же у насъ подъ русскимъ духомъ понимаютъ только
Очень бы желалъ, чтобъ эти замчанія мои теб на что-нибудь пригодились. Если же не найдешь ихъ дльными, то извини. Я говорю съ тобою, какъ бы съ самимъ собою, прямо, чт`o приходитъ въ голову. Не мудрено, что и вздоръ въ голову придетъ. Авторъ долженъ слушать вс критики, а принимать изъ нихъ только то, что самому по сердцу. Но по довренности, или по дружб, не должно ничего перемнять, особенно въ сочиненіи, которое написано con amore.
Прошу тебя извстить меня о судьб твоего журнала. Хочетъ ли Хомяковъ хать въ П-бургъ, и когда именно? Мн это не только интересно знать, но и нужно. Если онъ не подетъ, или подетъ еще не скоро, то я буду писать къ Норову о себ. Мн очень наскучило быть нмымъ.
Что наше дло? Что сдлала Палата? Ольга едоровна писала къ жен, что Палата что-то сдлала. Очень бы желательно было узнать объ этомъ пообстоятельне и поскоре. Хотя я и совершенно покоенъ на этотъ счетъ, зная, что въ вашихъ рукахъ оно пойдетъ лучше и успшне, чмъ бы могло идти въ моихъ, но все же любопытно знать.
Ты нсколько разъ писалъ ко мн, что вы нарядились въ русское платье. — Очень радуюсь за васъ, если это платье удобно и красиво. Но не знаю, радоваться ли за платье. Для него, кажется, было бы здорове, еслибы прежде другихъ въ него нарядились Писемскій съ Сушковымъ. Не худо бы было обмундировать въ него для образца и княгиню Одоевскую. Намъ съ тобой, кажется, не мшало бы и подождать, покуда увидимъ, какой эффектъ они сдлаютъ.
Я писалъ къ теб нынче лтомъ о молотильной машин и просилъ совта, какую взять. Ты совтовалъ мн подождать, покуда Петровскій изобртетъ машину новаго устройства.
А. В. ВЕНЕВИТИНОВУ[72].