Впрочемъ замтимъ, что вопросы собственно политическіе, правительственные, которые такъ долго волновали умы на Запад, теперь уже начинаютъ удаляться на второй планъ умственныхъ движеній, и хотя при поверхностномъ наблюденіи можетъ показаться, будто они еще въ прежней сил, потому, что по прежнему еще занимаютъ большинство головъ, но это большинство уже отсталое; оно уже не составляетъ выраженія вка; передовые мыслители ршительно переступили въ другую сферу, въ область вопросовъ общественныхъ, гд первое мсто занимаетъ уже не вншняя форма, но сама внутренняя жизнь общества, въ ея дйствительныхъ, существенныхъ отношеніяхъ.
Излишнимъ считаю оговариваться, что подъ направленіемъ къ вопросамъ общественнымъ я разумю не т уродливыя системы, которыя извстны въ мір боле по шуму, ими произведенному, чмъ по смыслу своихъ недодуманныхъ ученій: эти явленія любопытны только какъ признакъ, а сами по себ несущественны; нтъ, интересъ къ вопросамъ общественнымъ, замняющій прежнюю, исключительно политическую заботливость, вижу я не въ томъ или другомъ явленіи, но въ цломъ направленіи литературы Европейской.
Умственныя движенія на Запад совершаются теперь съ меньшимъ шумомъ и блескомъ, но очевидно имютъ боле глубины и общности. Вмсто ограниченной сферы событій дня и вншнихъ интересовъ, мысль устремляется къ самому источнику всего вншняго, къ человку, какъ онъ есть, и къ его жизни, какъ она должна быть. Дльное открытіе въ наук уже боле занимаетъ умы, чмъ пышная рчь въ Камер. Вншняя форма судопроизводства кажется мене важною, чмъ внутреннее развитіе справедливости; живой духъ народа существенне его наружныхъ устроеній. Западные писатели начинаютъ понимать, что подъ громкимъ вращеніемъ общественныхъ колесъ таится неслышное движеніе нравственной пружины, отъ которой зависитъ все, и потому въ мысленной забот своей стараются перейти отъ явленія къ причин, отъ формальныхъ вншнихъ вопросовъ хотятъ возвыситься къ тому объему идеи общества, гд и минутныя событія дня, и вчныя условія жизни, и политика, и философія, и наука, и ремесло, и промышленность, и сама религія, и вмст съ ними словесность народа, сливаются въ одну необозримую задачу: усовершенствованіе человка и его жизненныхъ отношеній.
Но надобно признаться, что если частныя литературныя явленія имютъ отъ того боле значительности и, такъ сказать, боле
Отъ того во всхъ сколько нибудь замчательныхъ произведеніяхъ словесности, во всхъ важныхъ и не важныхъ явленіяхъ мысли на Запад, начиная съ новйшей философіи Шеллинга и оканчивая давно забытою системою Сенъ-Симонистовъ, обыкновенно находимъ мы дв различныя стороны: одна почти всегда возбуждаетъ сочувствіе въ публик, и часто заключаетъ въ себ много истиннаго, дльнаго и двигающаго впередъ мысль: это сторона
Причина такой двойственности Западной мысли очевидна. Доведя до конца свое прежнее десятивковое развитіе, новая Европа пришла въ противорчіе съ Европою старою и чувствуетъ, что для начала новой жизни ей нужно новое основаніе. Основаніе жизни народной есть убжденіе. Не находя готоваго, соотвтствующаго ея требованіямъ, Западная мысль пытается создать себ убжденіе усиліемъ, изобрсть его, если можно, напряженіемъ мышленія, — но въ этой отчаянной работ, во всякомъ случа любопытной и поучительной, до сихъ поръ еще каждый опытъ былъ только противорчіемъ другаго.