Россія не блестла ни художествами, ни учеными изобртеніями, не имя времени развиться въ этомъ отношеніи самобытно, и не принимая чужаго развитія, основаннаго на ложномъ взгляд и потому враждебнаго ея христіанскому духу. Но за то въ ней хранилось первое условіе развитія правильнаго, требующаго только времени и благопріятныхъ обстоятельствъ; въ ней собиралось и жило то устроительное начало знанія, та философія христіанства, которая одна можетъ дать правильное основаніе наукамъ. Вс Святые Отцы Греческіе, не исключая самыхъ глубокихъ писателей, были переведены и читаны, и переписываемы, и изучаемы въ тишин нашихъ монастырей, этихъ святыхъ зародышей несбывшихся университетовъ. Исаакъ Сиринъ, глубокомысленнйшее изъ всхъ философскихъ писаній, до сихъ поръ еще находится въ спискахъ 12 и 13 вка. И эти монастыри были въ живомъ, безпрестанномъ соприкосновеніи съ народомъ. Какое просвщеніе въ нашемъ подломъ класс не въ прав мы заключить изъ этого одного факта! Но это просвщеніе не блестящее, но глубокое; не роскошное, не матеріальное, имющее цлью удобства наружной жизни, но внутреннее, духовное; это устройство общественное, безъ самовластія и рабства, безъ благородныхъ и подлыхъ; эти обычаи вковые, безъ писанныхъ кодексовъ, исходящіе изъ Церкви и крпкіе согласіемъ нравовъ съ ученіемъ вры; эти святые монастыри, разсадники христіанскаго устройства, духовное сердце Россіи, въ которыхъ хранились вс условія будущаго самобытнаго просвщенія; эти отшельники, изъ роскошной жизни уходившіе въ лса, въ недоступныхъ ущельяхъ изучавшіе писанія глубочайшихъ мудрецовъ христіанской Греціи, и выходившіе оттуда учить народъ, ихъ понимавшій; эти образованные сельскіе приговоры; эти городскія вча; это раздолье Русской жизни, которое сохранилось въ псняхъ — куда все это длось? Какъ могло это уничтожиться, не принесши плода? Какъ могло оно уступить насилію чужаго элемента? Какъ возможенъ былъ Петръ, разрушитель Русскаго и вводитель Нмецкаго? Если же разрушеніе началось прежде Петра, то какъ могло Московское Княжество, соединивши Россію, задавить ее? Отъ чего соединеніе различныхъ частей въ одно цлое произошло не другимъ образомъ? Отъ чего при этомъ случа должно было торжествовать иностранное, а не Русское начало?
Одинъ фактъ въ нашей исторіи объясняетъ намъ причину такого несчастнаго переворота; этотъ фактъ есть
Какой же результатъ всего сказаннаго? Желать ли намъ возвратить прошедшее Россіи, и можно ли возвратить его? Если правда, что самая особенность Русскаго быта заключалась въ его живомъ исхожденіи изъ чистаго христіанства, и что форма этого быта упала вмст съ ослабленіемъ духа; то теперь эта мертвая форма не имла бы ршительно никакой важности. Возвращать ее насильственно было бы смшно, когда бы не было вредно. Но истреблять оставшіяся формы можетъ только тотъ, кто не вритъ, что когда-нибудь Россія возвратится къ тому живительному духу, которымъ дышетъ ея Церковь.
Желать теперь остается намъ только одного: чтобы какой-нибудь Французъ понялъ оригинальность ученія христіанскаго, какъ оно заключается въ нашей Церкви, и написалъ объ этомъ статью въ журнал; чтобы Нмецъ, повривши ему, изучилъ нашу Церковь поглубже и сталъ бы доказывать на лекціяхъ, что въ ней совсмъ неожиданно открывается именно то, чего теперь требуетъ просвщеніе Европы. Тогда, безъ сомннія, мы поврили бы Французу и Нмцу, и сами узнали бы то, что имемъ.
Обозрніе современнаго состоянія литературы.
Было время, когда, говоря: