Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Обыкновенно смшивають эти дв образованности. Отъ того въ половин 18-го вка могло возникнуть мнніе, съ начала развитое Лессингомъ и Кондорсетомъ, и потомъ сдлавшееся всеобщимъ, — мнніе о какомъ-то постоянномъ, естественномъ и необходимомъ усовершенствованіи человка. Оно возникло въ противоположность другому мннію, утверждавшему неподвижность человческаго рода, съ какими-то періодическими колебаніями вверхъ и внизъ. Можетъ быть, не было мысли сбивчиве этихъ двухъ. Ибо, если бы въ самомъ дл человческій родъ усовершенствовался, то отъ чего же человкъ не длается совершенне? Если бы ничто въ человк не развивалось, не возрастало, то какъ бы мы могли объяснить безспорное усовершенствованіе нкоторыхъ наукъ?

Одна мысль отрицаетъ въ человк всеобщность разума, прогрессъ логическихъ выводовъ, силу памяти, возможность словеснаго взаимодйствія и т. п.; другая убиваетъ въ немъ свободу нравственнаго достоинства.

Но мнніе о неподвижности человческаго рода должно было уступить въ общемъ признаніи мннію о необходимомъ развитіи человка, ибо послднее было слдствіемъ другаго заблужденія, принадлежащаго исключительно раціональному направленію послднихъ вковъ. Заблужденіе это заключается въ предположеніи, будто то живое разумніе духа, то внутреннее устроеніе человка, которое есть источникъ его путеводныхъ мыслей, сильныхъ длъ, безоглядныхъ стремленій, задушевной поэзіи, крпкой жизни и высшаго зрнія ума, будто оно можетъ составляться искусственно, такъ сказать механически, изъ одного развитія логическихъ формулъ. Это мнніе долго было господствующимъ, покуда, наконецъ, въ наше время начало разрушаться успхами высшаго мышленія. Ибо логическій разумъ, отрзанный отъ другихъ источниковъ познаванія и не испытавшій еще до конца мры своего могущества, хотя и общаетъ сначала человку создать ему внутренній образъ мыслей, сообщить не формальное, живое воззрніе на міръ и самого себя; но, развившись до послднихъ границъ своего объема, онъ самъ сознаетъ неполноту своего отрицательнаго вденія и уже вслдствіе собственнаго вывода требуетъ себ инаго высшаго начала, недостижимаго его отвлеченному механизму.

Таково теперь состояніе Европейскаго мышленія, — состояніе, которое опредляетъ отношеніе Европейскаго просвщенія къ кореннымъ началамъ нашей образованности. Ибо если прежній, исключительно раціональный характеръ Запада могъ дйствовать разрушительно на нашъ бытъ и умъ, то теперь, напротивъ того, новыя требованія Европейскаго ума и наши коренныя убжденія имютъ одинакій смыслъ. И если справедливо, что основное начало нашей Православно-Словенской образованности есть истинное (что впрочемъ доказывать здсь я почитаю ни нужнымъ, ни умстнымъ), — если справедливо, говорю я, что это верховное, живое начало нашего просвщенія есть истинное: то очевидно, что какъ оно нкогда было источникомъ нашей древней образованности, такъ теперь должно служить необходимымъ дополненіемъ образованности Европейской, отдляя ее отъ ея особенныхъ направленій, очищая отъ характера исключительной раціональности и проницая новымъ смысломъ; между тмъ какъ образованность Европейская, — какъ зрлый плодъ всечеловческаго развитія, оторванный отъ стараго дерева, — должна служить питаніемъ для новой жизни, явиться новымъ возбудительнымъ средствомъ къ развитію нашей умственной дятельности.

Поэтому любовь къ образованности Европейской, равно какъ любовь къ нашей, об совпадаютъ въ послдней точк своего развитія въ одну любовь, въ одно стремленіе къ живому, полному, всечеловческому и истинно Христіанскому просвщенію.

Напротивъ того, въ недоразвитомъ состояніи своемъ являются он об ложными: ибо одна не уметъ принять чужаго, не измнивъ своему; другая въ тсныхъ объятіяхъ своихъ задушаетъ то, что хочетъ сберечь. Одна ограниченность происходитъ отъ запоздалости мышленія и отъ незнанія глубины ученія, лежащаго основаніемъ нашей образованности; другая, сознавая недостатки первой, слишкомъ запальчиво спшитъ стать къ ней въ прямое противорчіе. Но при всей ихъ односторонности нельзя не сознаться, что въ основаніи обихъ могутъ лежать одинаково благородныя побужденія, одинакая сила любви къ просвщенію и даже къ отечеству, не смотря на наружную противоположность.

Это понятіе наше о правильномъ отношеніи нашей народной образованности къ Европейской и о двухъ крайнихъ воззрніяхъ необходимо было намъ высказать прежде, чмъ мы приступимъ къ разсмотрнію частныхъ явленій нашей словесности.

III.

Бывъ отраженіемъ словесностей иностранныхъ, наши литературныя явленія, подобно Западнымъ, преимущественно сосредоточиваются въ журналистик.

Но въ чемъ же заключается характеръ нашихъ періодическихъ изданій?

Затруднительно журналу произносить свое мнніе о другихъ журналахъ. Похвала можетъ казаться пристрастіемъ, порицаніе иметъ видъ самохвальства. Но какъ же говорить о литератур нашей, не разбирая того, что составляетъ ея существенный характеръ? Какъ опредлить настоящій смыслъ словесности, не говоря о журналахъ? Постараемся не заботиться о той наружности, какую могутъ имть наши сужденія.