Такимъ образомъ, оба противоположные взгляда на отношенія коренной образованности нашей къ просвщенію Европейскому, оба эти крайнія мннія являются равно неосновательными. Но надобно признаться, что въ этой крайности развитія, въ какой мы представили ихъ здсь, не существуютъ они въ дйствительности. Правда, мы безпрестанно встрчаемъ людей, которые въ образ мыслей своихъ уклоняются боле или мене на ту, или другую сторону, но односторонность свою они не развиваютъ до послднихъ результатовъ. Напротивъ, потому только и могутъ они оставаться въ своей односторонности, что не доводятъ ея до первыхъ выводовъ, гд вопросъ длается яснымъ, ибо изъ области безотчетныхъ пристрастій переходитъ въ сферу разумнаго сознанія, гд противорчіе уничтожается собственнымъ своимъ выраженіемъ. Отъ того мы думаемъ, что вс споры о превосходств Запада, или Россіи, о достоинств исторіи Европейской, или нашей, и тому подобныя разсужденія принадлежатъ къ числу самыхъ безполезныхъ, самыхъ пустыхъ вопросовъ, какіе только можетъ придумать празднолюбіе мыслящаго человка.
И что, въ самомъ дл, за польза намъ отвергать, или порочить то, что было, или есть добраго въ жизни Запада? Не есть ли оно, напротивъ, выраженіе нашего же начала, если наше начало истинное? Вслдствіе его господства надъ нами, все прекрасное, благородное, христіанское, по необходимости намъ свое, хотя бы оно было Европейское, хотя бы Африканское. Голосъ истины не слабетъ, но усиливается своимъ созвучіемъ со всмъ, что является истиннаго, гд бы то ни было.
Съ другой стороны, если бы поклонники Европейскаго просвщенія, отъ безотчетныхъ пристрастій къ тмъ или другимъ формамъ, къ тмъ или другимъ отрицательнымъ истинамъ, захотли возвыситься до самаго начала умственной жизни человка и народовъ, которое одно даетъ смыслъ и правду всмъ вншнимъ формамъ и частнымъ истинамъ; то безъ сомннія должны бы были сознаться, что просвщеніе Запада не представляетъ этого высшаго, центральнаго, господствующаго начала, и, слдовательно, убдились бы, что вводить частныя формы этого просвщенія, значитъ разрушать, не созидая, и что, если въ этихъ формахъ, въ этихъ частныхъ истинахъ есть что либо существенное, то это существенное тогда только можетъ усвоиться намъ, когда оно выростетъ изъ нашего корня, будетъ слдствіемъ нашего собственнаго развитія, а не тогда, какъ упадетъ къ намъ извн, въ вид противорчія всему строю нашего сознательнаго и обычнаго бытія.
Это соображеніе обыкновенно выпускаютъ изъ виду даже т литераторы, которые, съ добросовстнымъ стремленіемъ къ истин, стараются отдать себ разумный отчетъ въ смысл и цли своей умственной дятельности. Но чт`o же сказать о тхъ, которые дйствуютъ безотчетно? Которые увлекаются Западнымъ только потому, что оно не наше, ибо не знаютъ ни характера, ни смысла, ни достоинства того начала, которое лежитъ въ основаніи нашего историческаго быта, и не зная его, не заботятся узнать, легкомысленно смшивая въ одно осужденіе и случайные недостатки и самую сущность нашей образованности? Что сказать о тхъ, которые женоподобно прельщаются наружнымъ блескомъ образованности Европейской, не вникая ни въ основаніе этой образованности, ни въ ея внутреннее значеніе, ни въ тотъ характеръ противорчія, несостоятельности, саморазрушенія, который, очевидно, заключается не только въ общемъ результат Западной жизни, но даже и въ каждомъ ея отдльномъ явленіи, — очевидно, говорю я, въ томъ случа, когда мы не довольствуемся вншнимъ понятіемъ явленія, но вникнемъ въ его полный смыслъ отъ основнаго начала до конечныхъ выводовъ.
Впрочемъ, говоря это, мы чувствуемъ между тмъ, что слова наши теперь еще найдутъ мало сочувствія. Ревностные поклонники и распространители Западныхъ формъ и понятій довольствуются обыкновенно столь малыми требованіями отъ просвщенія, что врядъ ли могутъ дойти до сознанія этого внутренняго разногласія Европейской образованности. Они думаютъ, напротивъ того, что если еще не вся масса человчества на Запад достигла послднихъ границъ своего возможнаго развитія, то, по крайней мр, достигли ихъ высшіе ея представители; что вс существенныя задачи уже ршены, вс тайны раскладены, вс недоразумнія ясны, сомннія кончены; что мысль человческая дошла до крайнихъ предловъ своего возрастанія; что теперь остается ей только распространяться въ общее признаніе, и что не осталось въ глубин человческаго духа уже никакихъ существенныхъ, вопіющихъ, незаглушимыхъ вопросовъ, на которые не могъ бы онъ найти полнаго, удовлетворительнаго отвта во всеобъемлющемъ мышленіи Запада; по этой причин и намъ остается только учиться, подражать и усвоивать чужое богатство.