Полное собрание стихотворений

В последнем круге ада перед нами
Во мгле поверхность озера блистала
Под ледяными твердыми слоями.

На эти льды безвредно бы упала,

Как пyx, громада каменной вершины,
Не раздробив их вечного кристалла.

И как лягушки, вынырнув из тины,

Среди болот виднеются порою, —
Так в озере той сумрачной долины

Бесчисленные грешники толпою,

Согнувшиеся, голые сидели
Под ледяной, прозрачною корою.

От холода их губы посинели,

И слезы на ланитах замерзали,
И не было кровинки в бледном теле.

Их мутный взор поник в такой печали,

Что мысль моя от страха цепенеет,
Когда я вспомню, как они дрожали, —

И солнца луч с тех пор меня не греет.

И вот земная ось уж недалеко:
Скользит нога, в лицо мне стужей веет...

Тогда увидел я во мгле глубоко

Двух грешников: безумьем пораженный,
Один схватил другого и жестоко

Впился зубами в череп раздробленный,

И грыз его, и вытекал струями
Из черной раны мозг окровавленный.

И я спросил дрожащими устами,

Кого он пожирает; подымая
Свой обагренный лик и волосами

Несчастной жертвы губы вытирая,

Он отвечал: «Я призрак Уголино,
А эта тень – Руджьер; земля родная

Злодея прокляла... Он был причиной

Всех мук моих: он заточил в оковы
Меня с детьми, гонимого судьбиной.

Тюремный свод давил, как гроб свинцовый;

Сквозь щель его не раз на тверди ясной
Я видел, как рождался месяц новый —

Когда тот сон приснился мне ужасный:

Собаки волка старого травили;
Руджьер их плетью гнал, и зверь несчастный

С толпой волчат своих по серой пыли

Влачил кровавый след, и он свалился,
И гончие клыки в него вонзили.

Услышав плач детей, я пробудился:

Во сне, полны предчувственной тоскою,
Они молили хлеба, и теснился

Мне в грудь невольный ужас пред бедою.

Ужель в тебе нет искры сожаленья?
О, если ты не плачешь надо мною,

Над чем же плачешь ты!.. Среди томленья

Тот час, когда нам пищу приносили,
Давно прошел; ни звука, ни движенья...

В немых стенах – все тихо, как в могиле.

Вдруг тяжкий молот грянул за дверями...
Я понял все: то вход тюрьмы забили.

И пристально безумными очами

Взглянул я на детей, передо мною
Они рыдали тихими слезами.

Но я молчал, поникнув головою;

Мой Анзельмуччио мне с лаской милой
Шептал: «О, как ты смотришь, что с тобою?..»

Но я молчал, и мне так тяжко было,

Что я не мог ни плакать, ни молиться,
Так первый день прошел, и наступило

Второе утро: кроткая денница

Блеснула вновь, и в трепетном мерцанье
Узнав их бледные, худые лица,

Я руки грыз, чтоб заглушить страданье.

Но дети кинулись ко мне, рыдая,
И я затих. Мы провели в молчанье

Еще два дня... Земля, земля немая,

О, для чего ты нас не поглотила!..
К ногам моим упал, ослабевая,

Мой бедный Гаддо, простонав уныло:

«Отец, о, где ты, сжалься надо мною!..»
И смерть его мученья прекратила.

Как сын за сыном падал чередою,

Я видел сам своими же очами,
И вот один, один под вечной мглою

Над мертвыми, холодными телами —

Я звал детей; потом в изнеможенье
Я ощупью, бессильными руками,

Когда н глазах уже померкло зренье,

Искал их трупов, ужасом томимый,
Но голод, голод победил мученье!..»

И он умолк, и вновь, неутомимый,

Схватил зубами череп в дикой злости
И грыз его, палач неумолимый:

Так алчный пес грызет и гложет кости.