Полное собрание творений. Том II. Письма

Вся эта философская продукция, даже систематические труды, адресуется не всем людям (как современные произведения), но группе, сформированной из членов школы, – и часто является отзвуком проблем, поднимаемых при устным обучении. Только пропагандистские произведения направлены на широкую публику.

Когда философ пишет, он продолжает деятельность духовного наставника, осуществляемую им в школе. Произведение в этом случае адресуется определенному ученику, который нуждается в увещевании или сталкивается с особой трудностью. Оно приспосабливается к духовному уровню ученика. Начинающим излагаются не все детали системы, которые станут доступны продолжающим. Чаще всего произведение, выглядящее теоретическим и систематическим, написано не для того, чтобы информировать читателя, а чтобы формировать его, заставляя пройти путь, во время которого он будет двигаться вперед не только интеллектуально, но и духовно. Этот прием очевиден у Плотина и у Августина. Все повторы, извилистые пути, отступления от темы становятся в этом случае формирующими элементами. Когда мы приступаем к изучению античного философского сочинения, нужно всегда думать об идее духовного прогресса (продвижения, развития). Например, у платоников даже математика служит для упражнения души в восхождении от чувственного к умопостигаемому. План произведения, способ его изложения – всегда могут дать ответ на такие вопросы.

Вот какими были многочисленные ограничения, формировавшие древнего автора; современный читатель часто сбит с толку тем, что́ древний говорит, и тем, ка́к он это говорит. Чтобы понять античное произведение, нужно снова поместить его туда, откуда оно проистекает, в его догматическую традицию, в его литературный жанр. Нужно стремиться отличать то, что автор был вынужден говорить, от того, что он смог или не смог сказать, и особенно – от того, что он хотел сказать. Ибо искусство античного автора состоит в умелом использовании всех принуждений, тяготеющих над ним, и моделей, предоставленных ему традицией. Кстати, чаще всего используются не только идеи, образы, схемы аргументации, но также тексты или, по крайней мере, существующие формулы. Это происходит в диапазоне от простого и чистого плагиата до цитаты или парафраза, посредством – и это самое характерное – буквального употребления формул и слов, относящихся к предшествующей традиции, которым автор часто дает новый смысл, приспособленный к тому, что он хочет сказать. Так, Филон Иудейский употребляет платонические формулы для комментирования Библии; христианин Амвросий переводит текст Филона, чтобы представить христианские доктрины на суд своих слушателей; Плотин пользуется словами и фразами Платона для выражения своего опыта. Но первостепенное значение имеет престиж древней и традиционной формулы, а не ее первоначальный смысл. Интересуются не столько мыслью самой по себе, сколько составляющими ее элементами, в которых надеются распознать свою собственную мысль; эти элементы приобретают неожиданный смысл при их встраивании в литературный организм. Это повторное, иногда гениальное, использование полуфабриката производит впечатление бриколажа[1677], как сейчас говорится не только у антропологов, но и у биологов. Мысль эволюционирует, заимствуя готовые и уже существующие элементы, наделяя их новым смыслом в своем стремлении объединить их в рациональную систему. Не знаю, что самое поразительное в этом процессе интеграции; что это – случайное совпадение, слепой случай, иррациональность, даже нелепость, возникающая благодаря используемым элементам, или же напротив – странная способность разума интегрировать и систематизировать разрозненные элементы и давать им новый смысл?