Полное собрание творений. Том II. Письма

Учение Оракулов о Троице, насколько мы можем понять его из имеющихся у нас фрагментов, в высокой степени оригинально и не имеет прямых связей ни с традицией классической платоно-аристотелевской философии, ни с позднейшими построениями от Плотина до Дамаския (исключением здесь является, по всей видимости, Порфирий, испытавший, как мы выше писали, прямое влияние этого произведения). Однако Оракулы имеют самое что ни на есть непосредственное отношение к традиции христианского троического богословия – совсем не случайно старейшие из цитат мы находим у христианского автора. Есть основания считать, что с Оракулами был знаком Тертуллиан; блаженный Августин вполне определенно знал круг мыслей нашего памятника посредством Порфирия; можно было бы сказать так же о Марии Викторине и, конечно, о Синезии... Дело, однако, отнюдь не в филологически подтвержденном факте знакомства того или иного из отцов церкви с нашим текстом, а в самой структуре мысли, способе постановки проблем и их разрешения – здесь у Августина и отцов каппадокийцев куда больше общего с Оракулами и Порфирием, нежели с Плотином и единодушными с ним мыслителями. Это станет понятно в ходе изложения.

В первой части статьи мы говорили, что учение о Троице есть существенно «индоевропейский догмат», не свойственный семитическому богословию, что – начиная с эпохи эллинизма – семитические народы начинают его усваивать, равно как и принадлежащие к эллинскому миру арийцы проникаться сознанием единого Господина мира. Если рассмотреть мир эллинской триадологии, впервые рефлективно оформившейся в пифагорейской школе и затем воспринятой Платоном и платониками, то центральным вопросом для нее является вопрос о происхождении/не-происхождении Диады из Единого и прямое следствие из этого вопроса: отношение Единого и Троицы. Второй по значимости вопрос в данной традиции – это вопрос об отношении Отца и Творца, прямо связанный с отношением теогонического процесса к космогоническому. Каким образом разрешаются эти два фундаментальных вопроса в нашем памятнике?

Античная пифагорейско-платоническая традиция знала два способа решения первого вопроса: основная масса платоников и пифагорейцев была жестко монистической, уча о происхождении Диады из Единого, но случались и «еретики» (известнейший из них – Плутарх Херонейский), которые признавали изначальное наличие двух принципов. Соответственно, у первых троическое богословие выстраивалось с необходимостью как субординационистское богословие (например, субординационистская Троица Нумения, по свидетельству Прокла, прямо носила имена Деда, Отца и Внука[1100]), вторые же опасно балансировали на грани дуализма.

Оракулы решают этот вопрос в точности так же, как решит его затем христианское богословие, в смысле троической Единицы, и единой Троицы, что вызывает огромное удивление и требует в будущем отдельной – посвященной данному вопросу – работы. Здесь же мы ограничимся изложением теологии памятника.

Итак – с одной стороны – утверждается, что Единица рождает Двоицу[1101], с другой же стороны – что само это рождение не есть происхождение (эманация)[1102]. Для Отца это «рождение» есть «похищение Себя». Мне не с чем сравнить эту концепцию, кроме как с построением Лурии и последовавших ему каббалистов, называвших этот процесс цимцум – «сжатие», ухождение Бога в Себя[1103]. Таким образом, Отец в акте рождения освобождает в сфере божественной же сущности место для появления двух иных божественных Ипостасей – Силы (Гекаты) и Ума (Логоса). Несмотря на производность от Первой Ипостаси, ни вторая ни третья Ипостась не есть производное от воли или от божественного действия: они не рождаются как не-божественные вещи в результате про-ис-хождения от Отца или от Бога. Отсюда божественная Единица, которая вначале определяется как Отец, имеет характер не отрицательного – исключающего всё остальное – единства, но единства положительного, обнимающего всё. В этой связи говорится: «Отец есть всё, но есть умопостигаемо»[1104]; умопостигаемо здесь – значит божественным образом, т. е. так, как мир быть не может; потому Бог есть всё, но вот всё не есть Бог. Таким образом, от Единицы получает определение такое Умопостигаемое, которое «в Себе обладает Мыслящим» – «в Себе» значит, разумеется, не в Ипостаси, ибо ипостасно Умопостигаемое не есть Мыслящее, и значит «в Себе» только как в сущности, в божественности как роде[1105]. Таким образом получается, что та же самая Единица (Единица не Отца, но сущности!) и есть Троица.