Полнолуние

– Вы больше ничего не сделаете моей девочке, – сказал он обманчиво мягким голосом. – Я не помог ей раньше и был не прав, но сейчас в моих намерениях исправить упущенное… Пусть даже теперь это возможно исполнить лишь дорогой ценой. Вы не сможете помешать мне. Я ее отец, и Магдалина пока еще моя.

Низамеддин внимательно всмотрелся в него и все понял.

– Вы пили кровь своей дочери? Как вы могли?!

Глаза Эдгара благостно светились отраженным светом – ее светом.

– Она сама попросила меня об этом, а я не привык ей отказывать. Магда не хочет быть с вами, она останется подле меня.

Низамеддин напряженно молчал. Теперь он уже не мог убить Эдгара – это было опасно из-за его вдвойне сильной кровной связи с Магдалиной.

– Значит, она соблазнила вас на это! – Он покачал головой с неподдельным восхищением. – Я признаю, что Магда по-своему неглупая девочка. Она унаследовала ваш извращенный ум.

– Возможно, – ответил Эдгар, тонко улыбнувшись уголками губ. – А сейчас я был бы весьма признателен, если бы вы освободили замок от своего присутствия. Я должен убрать трупы, они пугают Магдалину.

Низамеддин смотрел на него в бессильной ярости. До полнолуния все равно ничего не изменится, решил он, и ска- зал:

– Я уйду, но вы имейте в виду, что теперь многое зависит и от вас. Теперь вам придется завершить ее обращение, дать ей вторую жизнь.

Эдгар хранил холодное и высокомерное молчание, в то же время раздумывая над словами Низамеддина. Такой вариант его, пожалуй, устраивает, это лучший исход. Магдалина не умрет, а продолжит жить вечно. Она будет рядом с ним как дочь, и, даже если когда-то решит оставить его и пойти своей дорогой, он будет знать, что она бессмертна, а не прожила короткий человеческий век и не истлела в земле. Эдгар и раньше не мог смириться с мыслью, что плоть и кровь, порожденная им, настолько близкая ему, что он знал все ее черточки, все привычки и манеры, меняющиеся со временем, обречена уйти под землю, что она лишь земной прах.

А Магда с неотвратимостью осознала, что ее ждет, на что она согласилась. Она переменила свое мнение и жалела о согласии, данном в минуту постыдной слабости. Всю жизнь ее вело нежелание что-то менять в себе, поэтому она не смогла стать ни женой, ни матерью, ни монахиней. Магда отринула все, что мешало ей, и не хотела становиться вампиром. Противоречие ее души стало болезненным и смертельным, и она жаждала расстаться с этим миром.

– Я великая грешница. Мне надо отмолить свою душу, – не дыша шептала Магдалина с неподвластным ей смирением. – Я не могу совершать новые прегрешения.

Эдгар стремился быть честным с ней, не желал умалчивать правду и вводить ее в заблуждение. Знал, что он очень дурной человек, несмотря на уважение дочери и всю ту мнимую непогрешимость, которой она наделила его. Но поддерживал иллюзию и позволял видеть в себе только хорошее, как луна, поворачиваясь к ней одной светлой стороной и скрывая темную вместе с истинным лицом. Магда, возвеличившая отца и ослепленная, не замечала пятен и видела лишь свет. Но перед лицом вечности Эдгар не хотел ей лгать.

– Тебе придется убивать, приносить в жертву чужие жизни, – предупреждал он дочь. – Кровь неизбежно коснется тебя. Ты должна решить, что страшнее: пережить чужую смерть, лишив жизни другого, или же умереть самой.

– Я не желаю вести жизнь, которая полностью зависит от плоти и крови, – повторяла Магдалина как молитву. – Я хочу порвать с бренной плотью и вознестись на небеса. Прошу вас, помогите мне умереть! Отпустите меня!

В предвкушении смерти глаза у нее стали совсем светлыми и обреченными, неуловимо прекрасными, как тающие снежинки. Эдгар слушал ее с противоречивыми чувствами. Он пристально рассматривал дочь, вновь и вновь отыскивая в ней сходство с собой. Глаза Магдалина, бесспорно, унаследовала от него, но взгляд у нее сейчас был не тот – слишком неземной, возвышенный, как у Пречистой Девы на иконах, и это не нравилось Эдгару. То были уже не его глаза, и они даже не напоминали покорный взгляд Эвелины. В представлении отца Магда рисовалась как нечто непостижимое, далекое и близкое, непонятно чуждое и родное, лю- бимое.

– Ты знаешь, что я никогда не смогу этого сделать, – с напускным спокойствием качал головой Эдгар, в то время как сердце у него разрывалось на части. – Не проси меня об этом, моя бедная девочка.

Ее взор устремлялся куда-то в неведомые дали, не отвечая ничему из мыслей или слов отца.

– Я понимаю, что вам было тяжело пить мою кровь. Вы не сможете убить меня, да я и не осмелюсь просить вас об этом. Лишь молю вас, не делайте больше ничего. Наступит полнолуние, и я отойду сама, отдам Богу душу. И не печальтесь обо мне – я отправлюсь на небеса. Господь милостив, он простит мне грехи, я верю в это.