Полнолуние

Все это время Низамеддин пребывал в таком недоумении, какого не испытывал за все прожитые столетия. Он не знал, что делать со своей подопечной, этой неукротимой женщиной, такой прекрасной внешне и ужасной внутри. Низамеддин все еще был влюблен в Элеонору, но та упорно не давалась в руки, оказавшись ему не по зубам. Убить Филиппа он пока не решался, зная, что это вызовет лютую и смертельную ненависть Элеоноры. Низамеддин хотел исподволь подвести ее к мысли лично умертвить мужа, сделать его своей жертвой, внушить неодолимое желание впитать его жизнь. Элеонора периодически появлялась в замке и нехотя беседовала со своим создателем, заряжаясь его силой, но дальше дело не двигалось. Нелюбовь к Низамеддину была в крови у всех женщин из рода Кресенты, ни одна из них так и не полюбила его. Элеонора стойко держалась на расстоянии, не подпуская к себе и не позволяя ему даже мимолетного поцелуя.

– Я замужем, – твердила она как заведенная, – я верная жена и не стану изменять мужу.

– Вы поклялись быть мужем и женой, пока смерть не разлучит вас, – мягко возражал ей Низамеддин, – так вот, это уже произошло.

– Мне все равно, – непокорно встряхивала золотыми волосами Элеонора. – Я дышу, значит, жива. Я люблю его и буду любить всегда.

По всей видимости, упрямство, с которым невозможно совладать, было родовой чертой Вышинских. Низамеддин терпеливо ждал, когда кому-то из них надоест эта странная и жалкая игра в мужа и жену. Однако, похоже, им это нравилось. Филипп и Элеонора по-прежнему жили и спали вместе, и Фил даже привык, что на рассвете его жена становится холодным трупом. Через четыре месяца после перерождения Элеонора с Филиппом все же сбежали в Америку. Но Низамеддин не сильно огорчился, будучи уверен, что она скоро вернется. Элеонора еще слишком зависела от него, и он постепенно отрезал ее от себя, перекрыл поток силы, исходящей от него.

Глава 33

Сразу после возвращения в Лос-Анджелес Филипп съездил к матери и забрал их с Элеонорой дочь домой. Он преисполнился отчаянной надежды, что теперь они снова станут настоящей семьей. При жизни Элеонора была хорошей матерью и с радостью посвящала Джемайме время, ей нравилось возиться с девочкой. Однако Филипп не учел, что образцовая жена и мать превратилась в кровожадного монстра, чьи действия непредсказуемы. При виде Джемми Элеонора замерла, слегка покачиваясь, как кобра: она почуяла свою кровь, которая свободно и радостно текла в этой маленькой девочке. Глаза Элеоноры приобрели красноватый оттенок старой бронзы, зрачки угрожающе сузились.

Она смотрела на дочь, словно видела впервые, и выражение лица у нее сделалось нарочито умильным, как у провинившегося ребенка, который обещает вести себя хорошо, лишь бы получить сладкое.

– Как ее зовут?

– Ты что, забыла? – изумился Филипп. – Джемайма.

– Это я ее так назвала? – недовольно поморщилась Элеонора. – Странное имя, мне не нравится.

– Да, именно ты и выбирала имя. Хотела что-то стопроцентно американское по звучанию. Хотя на самом деле это имя из Библии и означает «голубь».

– Какая же она славная и милая! – воскликнула Элеонора с истинным восхищением. – Дай мне подержать ее.

Филипп пристально вглядывался в нее и колебался – что-то в повадках жены внушало ему вполне объяснимые опасения.

– Дай же! Или ты не доверяешь мне? – Элеонора со злым подозрением покосилась на мужа. – Я ведь ничего не сделаю ей!

– Не сомневаюсь, Элси, – поспешно сказал Филипп и передал ей ребенка.

– Что ж, Джемайма, ты ведь настоящая мамина дочка и не забывала меня ни на минуту, хотя мамы долго не было рядом? – медовым голосом обратилась Элеонора к малышке, осторожно качая ее на руках.

Филипп был совсем не уверен в этом: он видел, как недоуменно смотрела Джемми на Элеонору, словно не узнавая, и дело было не только в их четырехмесячном отсутствии. Мама казалась ей незнакомой и даже пугающей.

Тем временем желание своей крови захлестнуло Элеонору. Это не было связано с необходимостью питаться, ей просто захотелось выпить эту маленькую девочку, как пакетик сока. Она смотрела на дочь с вожделением, неистово кусая губы, и уже наклонилась к ней, когда Филипп успел предугадать это движение и выхватил у нее ребенка.

Лицо жены исказилось злобной гримасой, как будто у нее вырвали кусок изо рта. Однако теперешняя Элеонора была красива и во зле. Она стояла на расстоянии вытянутой руки и старалась зачаровать Филиппа проникновенным взглядом закатных глаз.

– Хотя бы немножко, Филипп! – просила Элеонора с придыханием. – Я ведь люблю ее и не смогу убить своего ребенка. Как ты не понимаешь? Хоть капельку, совсем чуть-чуть.

Однако чары не подействовали, и Филипп проявил неожиданную твердость – Элеонора словно уперлась в непробиваемую стену.

– Только попробуй, – жестко сказал он, надежно укрывая дочь в своих объятиях. – Тогда ты меня больше не увидишь, никогда. Ясно тебе, Элеонора?