Полнолуние

Филипп так редко называл жену полным именем, что она сразу поняла: дело серьезное. Элеонора безвольно позволила ему отвести себя в кладовку на втором этаже – единственную комнату в доме, которая запиралась снаружи, и закрыть там на ключ. Филипп взял на руки ничего не понимающую Джемми, посадил в машину и отвез в дом своей матери. Разумеется, он не собирался бросать дочь, которую очень любил. Но сейчас Элеонора представляла для нее угрозу, и он не должен был позволять им видеться, пока жена не научится себя контролировать. Филипп снова передал Джемайму на попечение своей матери, которая с радостью приняла на себя заботу о внучке, и потом регулярно навещал их.

Когда он вернулся, Элеонора сидела в старом кресле в неестественной позе, полная раскаяния, бледная и заплаканная. Она почти не могла говорить, кровавые слезы окончательно обессилили ее.

– Что я чуть не сделала! Прости меня, Филипп. Держи ее пока подальше от меня. Со временем я научусь справляться. Я больше так не буду!

– Я ненавижу тебя, – сказал ей тогда Филипп, как будто влепив пощечину, а затем не удержался и обнял. В тот момент он желал, чтобы жена умерла и навсегда оставалась в мире мертвых.

Но Элеонора не умирала, она постоянно присутствовала рядом телесным призраком со смертоносным очарованием и дышащей кровавой плотью. Каждое полнолуние Филипп мучился, вытаскивая любимую жену из грязных баров, дешевых забегаловок, темных подворотен, ловя ее на порочном Голливудском бульваре или находя в чьей-то машине в обнимку со свежим трупом. Элеонора испуганно делала ему знак «тише» и вела куда-то в темноте, а он видел только, как отсвечивают ее рыжие волосы при луне. Наградой за все страдания ради Элеоноры было ласковое прикосновение руки и торопливый поцелуй, пока ее алые ожившие губы не успели остыть.

– Ты такая красивая и благовоспитанная, Элеонора, – говорил ей тогда Филипп. – Тебе не кажется, что это недостойно тебя – пить в придорожных канавах кровь охочих до развлечений американцев?

– А мне все равно, – презрительно фыркала она в ответ, – я иду самым легким путем, и тут я не брезгливая. Это ведь не секс и не имеет ничего общего с ним. Я даже не целуюсь. Не переживай, я никогда не смогу изменить тебе, любимый.

В одну из таких ночей у них дома тревожно зазвонил телефон. Филипп снял трубку и услышал задыхающийся от безысходности голос Элеоноры.

– Дорогой, меня задержали, я нахожусь в полиции! – Она назвала адрес и прибавила, понизив голос до трагического шепота: – Прошу тебя, постарайся успеть до рассвета!

Филипп незамедлительно примчался в полицейский участок.

– У вас моя жена. Ее привезли сюда во время облавы в каком-то притоне.

– Что же ваша жена делала в таком месте, мистер Уэйн? – с осуждением спросил полицейский.

– Это какая-то ошибка, – ответил он с удивительной невозмутимостью, – и в любом случае вас не касается. Я внесу залог и заберу ее немедленно.

Филипп ступил в камеру предварительного заключения и сразу увидел Элеонору с ее страхом, который будто не вмещался в замкнутое пространство. Плененная Элеонора сидела на грязном полу, поджав под себя ноги, и всхлипывала, вымученно и бесслезно. Откровенное короткое платье не скрывало ее красивые длинные ноги в чулках. Даже в темноте было заметно, как дрожат у нее губы и проглядывает кровавый отблеск в глазах. При появлении мужа Элеонора вскочила так быстро, что ее движение осталось незримым, бросилась на решетку, разделявшую их, и повисла на ней, как прикованная.

– О, мой дорогой, это ты, – шептала она, бессильно прижимаясь к нему холодной щекой. – Думала, ты не придешь… Я убила бы их, но что я делала бы на рассвете? Мне было так страшно!

Какие-то две женщины еще более вульгарного вида с явным испугом шарахнулись от Элеоноры в самый дальний и затемненный угол. Она окинула их презрительным взглядом и с победным видом вышла из камеры.

Филипп вывел жену из здания полицейского участка и молча посадил в машину. Элеонора забралась на заднее сиденье и отодвинулась как можно дальше от него.

– Езжай на Голливудский бульвар и сними там проститутку, – приказала она обманчиво невинным тоном, который противоречил смыслу ее слов.

– Что?! – оторопел Филипп.

– Что слышал! Мне нужно питаться, – пояснила Элеонора с капризной интонацией заболевшего ребенка. – Я ничего не успела сделать, когда началась эта чертова облава, а между тем уже светает. Я спрячусь здесь, чтобы меня не было видно.

Филипп притормозил, обернулся и с ужасом вгляделся в глаза жены. Там, в бесконечной тьме, где-то маячила его Элси. И он не мог бросить ее, оставить одну в этом непроглядном мраке. Он поклялся себе, что вернет ее, вновь призовет к жизни. Но для этого придется кормить то существо, в которое она переродилась. Он резко развернул машину и поехал в сторону Голливуда.