Полнолуние

Эдгар был не в силах смириться с тем, что только одна из его любимых женщин – дочь или возлюбленная – может существовать в этом мире, и ему придется выбирать. Впрочем, он уже все решил, сам того не желая. Сделал выбор в пользу прошлого, а не будущего. Он проводил часы у гроба Лауры, держа ее за руку, холодную и мягкую, с жемчужными ноготками. Девушка не выглядела мертвой, но и живой тоже не была. Она будто дремала в зачарованном сне.

Магдалина, безусловно, была роднее Эдгару, ведь это его дочь, его плоть и кровь, которую он растил девятнадцать лет, и никакие два века, минувшие с той поры, не властны были разорвать их узы, поколебать незыблемость его чувств. Он не мог не попытаться ее вернуть, хотя Магдалина умерла со словами ненависти к нему. Именно поэтому он должен был попробовать – Эдгар все эти столетия мечтал добиться ее прощения и понимания. Магда – единственная женщина, распознать сущность которой ему оказалось не под силу. Ее привязанность к отцу не вызывала сомнений, но она всегда оставалась очень далекой. И казалось, не всегда понимала сама себя.

Лаура росла вдали от него, согреваемая лучами солнца и питаемая луной. Эдгар видел ее младенцем, вырванным из утробы матери, затем через несколько лет милой девочкой в кружевном платьице и впоследствии наблюдал за ней только на расстоянии. Однако его кровь и ее грезы делали их ближе. Он помнил Лауру школьницей, уронившей на руки светловолосую голову, такой одинокой за партой. Она провела свою жизнь в полусне, мечтая о нем. И потом прожила подле Эдгара всего лишь полгода, но успела стать его единственной бессмертной любовью.

И если Магдалина с ее чувствами была неподвластна ему, то Лауру он сотворил именно такой, какой хотел видеть. Изначально чистая и безгрешная – ей нельзя было вменить в вину даже то, что она родилась на свет. Это он дал ей жизнь, и она воплотилась по его желанию. Лаура чувствовала его слабости и страсти, интуитивно потакала им, а Эдгар понимал, что она не может иначе, и все больше привязывался к ней. Он замечал зависимость Лауры от него и жаждал этой уязвимости, как и ее нежной внешней оболочки, под которой таилась несгибаемая воля.

Тем не менее Лаура не являлась для него открытой книгой. Оказалось, что ее невозможно понять до конца, хотя, когда она находилась рядом, Эдгар думал, что знает свою правнучку как никого другого и даже лучше, чем самого себя. Правда в том, что Лауре действительно была присуща слабость, которую он так ценил в ней, но присутствовала и сила, неведомая и всепобеждающая. Ведь она любила его – вечного и величайшего пана Вышинского – со всеми недостатками, тщеславием и себялюбием. Эдгар испытывал потребность в том, чтобы его любили, но никогда в полной мере не получал этого. Эвелина – и та не любила по-настоящему, она не осталась с ним до конца, а Магда попросту не способна на сильные чувства. Лаура же любила искренне и безоглядно, несмотря на все страдания, что он ей причинил, втянув в тот соблазнительный ад, в котором жил сам, не спросив ее согласия. Она – идеальная спутница в его вечности, и Эдгар не намеревался бросать Лауру в небытии. Он жаждал ее вернуть, но не мог снова потерять дочь.

Они с Магдалиной засыпали на рассвете в разных комнатах и встречались днем в галереях замка. Эдгар был счастлив только от того, что Магда не мертва, что она дышит и ходит по замку, счастлив просто смотреть на нее. Он понимал, что дочь двести лет провела в могиле, а та вела себя так спокойно и естественно, словно и не было этих веков, как если бы они расстались только вчера. Но Эдгар при всем желании не мог вдохнуть в нее жажду жизни. Он больше ничего не мог сделать для своей дочери. Он вернул Магдалину в этот мир, но никому от этого не стало легче – ни ей, ни ему. Она была как оживший призрак этого замка.

Эдгар рассказывал Магде о достижениях технического прогресса, о самодвижущихся экипажах, о самолетах, на которых люди, как птицы, могут перемещаться на огромные расстояния, об электричестве и телевидении. Он даже подумывал отвести ее в «Магдалу» и показать телевизор. Дочь же ничего не хотела видеть.

– Я не гожусь для этого мира, – неизменно повторяла она, – я осталась там, в прошлом.

– За два столетия мир сильно поменялся, Магда, – пытался переубедить ее Эдгар. – Женщины теперь не обязаны вступать в брак или уходить в монастырь. Монастырей сейчас почти не осталось. Ты вправе жить свободно, так, как хочешь. Можешь стать кем угодно с поправкой на те ограничения, которые накладывает наш образ жизни. Ты привыкнешь, стоит только открыть для себя большой мир.

– Возможно, мир и стал другим, но я не изменилась, – хмуро отнекивалась Магда. – Я застыла, как муха в янтаре.

Говорить ему с ней было не о чем. Магдалину ничто не интересовало, особенно окружающий мир, она не желала знать, что там происходит. Эдгар предложил бы ей уехать, посмотреть другие страны и континенты, но не мог бросить Лауру. Когда же он заговаривал с Магдой о такой возможности хотя бы в отдаленном будущем, она пренебрежительно пожимала плечами: