Полнолуние

– Я никогда не покидала эти места. Зачем мне куда-то ехать? Что изменится от этого?

Однажды Магда спросила, что сталось с Низамеддин-беем. Эдгар вкратце рассказал о его гибели, а также историю Элеоноры, опустив излишние подробности. Магдалина стала его совестью, зеркалом, в котором отражались все его поступки без прикрас, такими, какими они были на самом деле. Эдгар впервые осознал, что не совсем справедливо обошелся с Элеонорой и ее мужем – оба погибли из-за него. Однако Низамеддина Эдгар по-прежнему не жалел – тот причинил ему слишком много зла.

– Вы обратили эту девушку, вашу правнучку? – поинтересовалась Магдалина, испытующе глядя на него.

– Да, – с неохотой признался Эдгар, – я совершил это совсем недавно, полгода назад. Видишь ли, за двести лет я очень устал от одиночества. Если бы ты проснулась раньше, то не стал бы этого делать. Я оставил бы ей право прожить свою, человеческую, жизнь.

Он никогда не задумывался о моральной стороне своего деяния, о том, что привел в мир еще одного вампира, создал чудовище, убийцу. Эдгар надеялся, что Магда, несмотря на ее истовую католическую веру, все же поймет и не осудит его. Она ничего не ответила, только опустила взгляд и погрузилась в раздумья. Так они прожили около месяца, запертые в этом замке, словно зависнув между жизнью и смертью.

Приближалось полнолуние, и это беспокоило Эдгара: с Магдой надо было что-то решать. Он пойдет на все, только бы его плоть и кровь не лежала снова в холодном склепе. Эдгар согласился бы на что угодно, приносить ей готовых, полумертвых жертв, лишь бы только Магда на сей раз пила кровь и продолжала жить, но не мог делать это за нее.

С Лаурой он особо не церемонился, когда натаскивал ее как вампира, беспощадно ломал личность, истреблял в ней человечность, запомнив раз и навсегда урок, что жалость бывает губительна. С Магдалиной же Эдгар не мог поступать подобным образом. Дочь, как и прежде, была его слабостью, она единственная во всей вечности могла вить из него веревки. Тем не менее он должен настоять на своем. Эдгар хотел сперва разобраться с Магдой, пусть она наберется сил. А уж затем придумать, каким образом добиться, чтобы Лаура ожила, как ей помочь, не затронув при этом жизнь Магдалины.

В решающий вечер Эдгар принял отечески строгий вид и сказал дочери:

– Сегодня полнолуние. Ты должна пережить смерть, человеческую смерть. На сей раз тебе придется это совершить, потому что я не позволю тебе снова умереть.

Он ждал, что она откажется, начнет плакать, возможно, даже умолять, и готовился убеждать со всей силой своей отцовской любви. Однако Магдалина снова поставила его в тупик.

– Не сейчас, – ответила она и улыбнулась странной застывшей улыбкой, – сначала я должна решить кое-что другое.

Магда встала, сконцентрировалась и ментально ударила его, но при ее уровне заемной силы Эдгар ощутил только слабый щипок. Однако душевная боль, которую ему причинило ее действие, была несравнима с этим легким покалыванием.

– Ты хочешь меня убить? – от всего сердца поразился он. – Ну давай! Я с радостью отдам тебе всю свою силу и саму жизнь. Правда, без меня тебе поначалу будет тяжело существовать одной. Но я смог, значит, сможешь и ты. Верю в тебя, моя девочка.

– Нет, так я не хочу, – капризно возразила Магдалина, – мне нужно, чтобы вы боролись!

Вместо ответа Эдгар только покачал головой, отошел и с безразличным видом сел в кресло.

Тогда Магда зловеще улыбнулась, снова сосредоточилась, посмотрела на него и сумела оживить волну воспоминаний о том, как отец переливал в нее свои силы, когда она истекала кровью у него на руках. Это было безумно больно, гораздо больнее, чем когда он отдавал кровь своего сердца беременной Элеоноре. Однако Эдгар выстоял, хотя его лицо исказилось непомерным страданием. Их силы были неравны, и Магда отчетливо понимала это. Она не могла убить своего отца.

Магдалина подошла к Эдгару вплотную, неожиданно обняла и, воспользовавшись его замешательством, вытащила у него нож. Затем грациозной танцующей походкой прошла в комнату, где лежала в гробу Лаура. Магда остановилась у гроба, склонила голову набок в его манере и заявила:

– Пожалуй, я лучше убью ее. Отрежу ей голову.

– Зачем ты это делаешь? – искренне недоумевал Эдгар.

– А вы подумайте, мой дорогой отец, – сказала Магда со злой иронией. – Вы утверждаете, что знаете меня как никто другой. На самом деле это неправда. Ни черта вы не знаете!

Упомянуть имя нечистого для ревностной католички Магдалины было немыслимо. Эдгар смотрел на свою дочь и не узнавал. Ему казалось, она сошла с ума, окончательно потеряла рассудок за те столетия, что провела в гробу.

– Да, я знаю тебя, – с усилием произнес он, – ты не сможешь убить.

– Почему нет? – холодно взглянула на него Магда, и он явственно увидел в ней свое отражение. – Я уже убивала, хоть и не собственными руками. Вспомните Петра. И уж если мне суждено умерщвлять людей, то начать я хочу с вашей правнучки. Ее присутствие раздражает меня, не желаю больше ее видеть. Я решила избавиться от нее и, если в ней осталась хоть капля силы, забрать.