Полнолуние

Она не могла знать, что недосягаемый Эдгар любил ее, любил не просто, а вечно, изначально и издалека, когда крошечная Лолли еще не сознавала себя, но сейчас он как-то заново, по-особому влюблялся в нее. Она насквозь промокла, но обрела чужое тепло вместе с выпитой жизнью. Эдгар ободряюще обнял Лауру, не обращая внимания на то, что она вся мокрая, что с ее волос и платья стекает вода. Он страстно поцеловал ее в дрожащие губы, тогда она ощутила его возрожденный жар и все поняла.

– Это ты убил Берни? – с болью спросила Лаура, и глаза у нее стали влажнее и выразительнее дождя за заплаканным окном.

– Да. Она была очень красивая и очень глупая. И пришла ко мне сама. Идеальная жертва. Всегда бы так, – Эдгар вздохнул, увидел тень, промелькнувшую в глазах Лауры, и прибавил: – Не вздумай ревновать, милая, это всего лишь еда. Расскажи лучше, как все прошло у тебя.

– Я и не поняла, как у меня это получилось, – сказала Лаура поникшим голосом, словно оправдываясь. – Все произошло само собой, как ты и говорил. Я только не смогла придумать, что делать с телом, и оставила его на балконе. Я боялась находиться рядом с ним.

– Это плохо, – недовольно нахмурился Эдгар. – Всегда следует убирать за собой. Я надеюсь, в следующий раз ты будешь осмотрительнее. Да и я постараюсь впредь приглядывать за тобой, научить заметать следы.

Он крепче обнял Лауру и усадил рядом с собой на маленький диванчик для двоих в стиле рококо, с изогнутыми ножками, украшенный золоченой резьбой в виде цветов и гроздьев винограда. Она с готовностью прильнула к своему покровителю, утопая во мраке безрадостных мыслей. Между тем новая кровь оживала в Лауре, румянила ей щеки и постепенно примиряла с реальностью готической сказки, в которой она находилась весь последний месяц, из которой не было выхода обратно к свету. В ее глазах вместе с грозой отразилась неведомая темная прозрачность, какой не существовало ранее. В глубине души Лауры зародилось зло, которое не уничтожило ее доброту, но приблизило к земле, опустив с небес и убрав из нее некоторую святую ущербность добра. А Эдгар пристально наблюдал за ней, улавливая эти метаморфозы и едва заметно улыбаясь. Он любовался ею, как незавершенной картиной, глядясь в свое создание, как в зеркало, с таким удивлением и восхищением, словно видел вместо собственного лица иное. Сам Эдгар был как статуя – красив, как обычно, лишь только впадинки на скулах и тени на висках обозначились яснее, и некая тревожная одухотворенность оживляла черты. Лаура пока не могла проникнуть в гармонию отношений созидателя с ней, его творением, и просто жалась к нему, как мокрый котенок.

Грозовая ночь между тем будоражила Эдгара, воскрешала в нем сокровенные чувственные воспоминания о его земной любви, случившейся, когда он еще был смертным. Он взял Лауру на руки и понес наверх, в спальню, по темной неосвещенной лестнице. Там он снял с нее сырую одежду, завернул в полотенце и уложил на кровать. Ее волосы пахли дождем и свежескошенной травой, а кожа источала ванильную сладость, которую оттенял горьковатый аромат ландыша. Эдгар принялся целовать ее, с упоением покрывая поцелуями округлые обнаженные плечи, ощущая их шелковистую прохладу, и прижимаясь губами к шее Лауры – к тому самому месту, где были ранки, нанесенные им, от которых на ее гладкой коже теперь не осталось и следа. Ему было приятно вспоминать о ней как о своей самой желанной жертве. Она признавала его власть и с покорностью позволяла Эдгару делать, что он хочет. Ее тело было расслаблено, но сама Лаура оставалась до странности холодной в его объятиях и не отзывалась на ласки, невзирая на все попытки разжечь в ней страсть. Кожа у Лауры была теплой от свежей крови, но внутри словно стыл ломкий лед. Эдгар уже был готов сдернуть с нее полотенце, но в последний момент отстранился и внимательно посмотрел ей в глаза в мигающем грозовом свете.

– У меня такое чувство, что это делаем не мы, а те двое, которых мы убили, – ответила Лаура на его немой вопрос далеким голосом. – Они встречались и неоднократно занимались сексом.

«Рано», – с сожалением понял Эдгар и немедля отступил. Он не желал соединиться с ней в неподходящий момент, когда ее душа разрывается от сомнений, а сама она столь безучастна и невосприимчива.