Полный курс русской истории: в одной книге

«Такие успехи достались Темному потому, что все влиятельное, мыслящее и благонамеренное в русском обществе стало за него, за преемство великокняжеской власти в нисходящей линии, – пишет Ключевский. – Приверженцы Василия не давали покоя его соперникам, донимали их жалобами, протестами и происками, брали на свою душу его клятвы, пустили в дело на его защиту все материальные и нравственные средства, какими располагали. Внук Донского попал в такое счастливое положение, не им созданное, а им только унаследованное, в котором цели и способы действия были достаточно выяснены, силы направлены, средства заготовлены, орудия приспособлены и установлены, – и машина могла уже работать автоматически, независимо от главного механика. Как скоро население Северной Руси почувствовало, что Москва способна стать политическим центром, около которого оно могло собрать свои силы для борьбы с внешними врагами, что московский князь может быть народным вождем в этой борьбе, в умах и отношениях удельной Руси совершился перелом, решивший судьбу удельного порядка: все дотоле затаенные или дремавшие национальные и политические ожидания и сочувствия великорусского племени, долго и безуспешно искавшие себе надежного пункта прикрепления, тогда сошлись с династическими усилиями московского великого князя и понесли его на высоту национального государя Великороссии. Так можно обозначить главные моменты политического роста Московского княжества».

Московский фамильный тип

Да, машина работала великолепно, отлаженная за пару веков ига и пару веков церковных проповедей, в которых смирение преподносилось как благо, а стремление к свободе как грех и гордыня. Но сами московские князья, добавляет историк удрученно, «являются… довольно бледными фигурами, преемственно сменявшимися на великокняжеском столе под именами Ивана, Семена, другого Ивана, Димитрия, Василия, другого Василия. Всматриваясь в них, легко заметить, что перед нами проходят не своеобразные личности, а однообразные повторения одного и того же фамильного типа. Все московские князья до Ивана III как две капли воды похожи друг на друга, так что наблюдатель иногда затрудняется решить, кто из них Иван и кто Василий. В их деятельности заметны некоторые индивидуальные особенности; но они объясняются различием возраста князей или исключительными внешними обстоятельствами, в какие попадали иные из них; эти особенности не идут далее того, насколько изменяется деятельность одного и того же лица от таких условий. Следя за преемственной сменой московских князей, можем уловить в их обликах только типические фамильные черты. Наблюдателю они представляются не живыми лицами, даже не портретами, а скорее манекенами; он рассматривает в каждом его позу, его костюм, но лица их мало что говорят зрителю. Прежде всего, московские Даниловичи отличаются замечательной посредственностью – не выше и не ниже среднего уровня. Племя Всеволода Большое Гнездо вообще не блистало избытком выдающихся талантов, за исключением разве одного Александра Невского. Московские Даниловичи даже среди этого племени не шли в передовом ряду по личным качествам. Это князья без всякого блеска, без признаков как героического, так и нравственного величия».

Ключевский поясняет, что в отличие от многих других князей, хотя бы южных, московские – сугубо мирные люди, обыватели, они отвратительные полководцы, если случается война, то предпочитают отсиживаться за дубовыми воротами, при появлении врага вообще готовы бросить родной город на произвол судьбы и бежать куда-нибудь в Переяславль или же якобы собирать войска, только бы всеми способами избежать предстоящего сражения, а если этого никак не удается сделать, то чаще всего сражение проигрывают. По сравнению с блистательными князьями Галиции и Волыни они попросту никакие не воины. Нет у них ни ярких талантов, ни особых доблестей, но нет и значительных пороков или сильных страстей, даже обязательная выпивка за обедом никогда не переходила в пьяный угар. Как ни забавно, но отсутствие яркого и своеобычного воспринималось современниками как чудесные качества – аккуратность, сдержанность и умеренность. В этих московских властителях незаметно вообще никакой индивидуальности, что, видимо, и делало их некими знаковыми фигурами, которые не смущали ума средневекового человека. Ключевский называет этих правителей совершенно справедливо «посредственностями», чем они, собственно, и были. Недаром один из поздних летописцев так характеризует Семена Гордого:

«Великий князь Симеон был прозван Гордым, потому что не любил неправды и крамолы и всех виновных сам наказывал, пил мед и вино, но не напивался допьяна и терпеть не мог пьяных, не любил войны, но войско держал наготове».

Все, триумф безликости!