После выхода из Бомбея Юрий Александрович сообщил экипажу, что это наш последний рейс и судно отправляется на свалку. Необходимо отогнать его на северо-запад Индии в село Аланг Бхавнагарского района Ахмедабадской области (я до сих пор помню эту формулировку). Там находится завод по утилизации судов. Мы должны будем с полного хода выскочить на пляж, высадиться и уехать в аэропорт. От Аланга до аэропорта Ахмедабада 8 часов на автобусе. Часть экипажа будет отправлена по домам, а часть – на другие суда.
Я воспринял эту новость радостно, как интересное приключение. Меня 6 лет учили, как аккуратно управлять судном, а тут на тебе, полный вперед и на свалку… Не каждому моряку выпадает случай поучаствовать в таком аттракционе.
Через неделю после выхода из Бомбея, когда формальности были улажены, наступил последний день нашего судна. Мы выбрасывались ранним утром, когда было еще темно. Залив Камбат – уникальное место, так как в нем уровень естественных приливов достигает восьми метров. Это много. Именно поэтому там и сделали свалку судов. Обычно, судно в высокую воду выскакивает на пляж, потом вода уходит, и сотни индусов с ацетиленовыми горелками вручную разрезают судно на маленькие куски.
Снявшись с якоря, мы направили судно к берегу. Лоцманская служба корректировала наш курс по УКВ. Судно разогналось и полным ходом шло прямо на пляж. Механики выжимали из главного двигателя всё, что могли и даже больше. Из трубы валило пламя, и искры огненными мухами летели за судном. Наше старенькое тридцатилетнее судно, которое никогда не ходило больше пятнадцати узлов, сейчас мчалось на двадцати узлах в абсолютную темноту к своей гибели. Я стоял возле одного радара, а Юрий Александрович возле другого. На экранах прямо по курсу была четкая линия берега. По мере приближения к берегу, мы уменьшали шкалу дальности радара. На трехмильной шкале берег уже был весь в зубчиках. Это отметки судов, которые выбросились еще до нас. Мы неслись в одну из свободных ячеек и теперь уже могли корректировать свой курс сами.
Через несколько минут судно плавно воткнулось в пляж именно там, где и планировал лоцман. Никакого скрежета, удара, толчка, как показывают в фильмах, не было. Всё произошло очень гладко. Когда судно остановилось, мы остановили двигатель, боцман отдал оба якоря. Начало светать. Мы быстро повыключали все приборы и побежали вниз к шлюпкам. Вещи уже были собраны, экипаж ждал только нас, боцмана и механиков. С палубы я увидел, что слева от нас метрах в двадцати стояло на пляже другое судно, а за ним еще несколько. Справа от нас в воде была только отрезанная корма с надстройкой. За надстройкой стоял еще ряд судов. Мы погрузились в шлюпки, и через 10 минут весь экипаж уже был на берегу, где нас встречали агент, автобус и сотня оборванцев. Оказалось, это рабочие, которые после того, как мы уедем, должны были демонтировать всё, что имело какую-то ценность.
Я посмотрел на наше судно в последний раз, и мне стало не по себе. За что его так? Это же конец…
Мы загрузились в автобус и поехали в аэропорт Ахмедабада. Минут 20 автобус ехал по дороге вдоль пляжа, на котором в один бесконечный ряд стояли тысячи судов, нашедших свой последний приют здесь, в Индии. Около половины названий были на русском языке. Немало судов – с клепаными корпусами, которые не выпускаются уже более пятидесяти лет. Многие были настолько ржавыми, что невозможно определить, какого цвета они были раньше. Отверстия для якорей, как маленькие черные глаза, печально смотрели на нас. А мы долго мчались мимо них и с ужасом смотрели на это страшное и огромное кладбище кораблей, которые когда-то были гордостью флота своих стран.
Вечером, когда сели в самолет, я понял, что очень устал. Пристегнул ремень, закрыл глаза, а передо мной снова и снова мелькали километры пляжа с оставленными судами. Я старался сдерживать слезы, но не получалось.