Полоса отчуждения

Да, Рита была южная женщина: черноглазая, черноволосая, со смуглыми худыми руками.

— У меня кашель, ребенок насморк схватил. В доме холодно, а он сидит и такое плетет! Если, мол, здесь не понравится, то поедем в Салехард. Где он, этот Салехард? И почему именно туда? А там, говорит, олени, льды, вечная мерзлота и северное сияние даже летом… Вот послушайте его, послушайте.

Мы с Таней улыбались: нам обоим казался странным ее выговор — распев на некоторых гласных, чуть-чуть искаженное произношение слов.

— Зачем, скажи, бог создал женщин? — повернулся ко мне Володя. — Как хорошо мы жили бы без них! Охотились бы на мамонтов, открывали новые земли, воевали бы… Зачем нам женщины?!

— Посмотрите на него, люди добрые! — возмутилась Рита. — Вспомни, что ты мне говорил, и все стихами: я, мол, без тебя жить не могу, ты, мол, первая красавица в Сумгаите, а может быть, и во всем Азербайджане… и про нефтяные радуги, газовые фонтаны… Я и уши развесила, спрашивала только, почему я первая не во всем Закавказье? А он: я в Тбилиси и Ереване не был, врать не стану… Златые горы обещал!

— Златые горы я и сейчас обещаю, — быстро отвечал Володя. — Поедем с тобой на Каменный Пояс или в Хибины, а? Там такие самоцветы!

Он пытался с помощью бумаги разжечь сырые осиновые поленья, а они только шипели и роняли в золу желтую пену. Разве я не учил его растапливать печку?

— Привезла ему рукописи, а он их жгет, — пожаловалась Рита. — Зачем старалась? Такая тяжесть? Я руки оборвала.

— А туда им и дорога! — сказал Володя бодро. — Я, старик, перешел на прозу. Стихи предаю очищающему огню.

— Чем они тебя прогневали?

— Как тут объяснить… Если кратко: жизнь диктует прозу. Я торжественно отрекаюсь от стихов и с сегодняшнего дня не напишу больше ни строчки. Буду только прозаиком — романистом, рассказчиком, эссеистом. А сожжение рукописи, между прочим, это не развлечение, а важный творческий момент.

Рита между тем жаловалась Тане:

— Он ничего не умеет, даже печку растопить. Такой беспомощный! Меня можно считать женщиной с двумя ребенками, маленьким и большим.

Они с дочерью были удивительно похожи: обе худенькие, голосок у обеих унылый, глаза большие и печальные, вот только у дочки волосы рыжие, а у мамы черные…

Таня села рядом с ними, взяла Асю на руки.

— Ага, значит, это моя невестка. Давай знакомиться.

— Посмотри на меня внимательно, старик! — постепенно воодушевлялся мой «сват». — Посмотри мне в глаза. Разве не видно, что я талантливый романист?

— Да не слушайте вы его! — запаниковала Рита, всплескивая смуглыми руками. — Он просто бессовестный хвастун!

— Но у него в глазах действительно что-то такое… — возразил я. — По-моему, роман не за горами.

— То-то… — сказал Володя. — Отныне зачисляю тебя в близкие друзья. Обрати внимание на мою библиотеку! Жена привезла: там сверху лежит Библия, да не простая, а с иллюстрациями Доре — это большая редкость.

Книг у него было всего пять: четыре тома словаря Даля и Библия.

Он объяснил мне, что его творческий руководитель в институте на первом же занятии по литературному мастерству велел своим студентам непременно обзавестись двумя вещами: найти в букинистических магазинах словарь Даля и где угодно, а достать Библию. Читать же их следует ежедневно: одно — для пополнения словарного запаса, другое — чтоб учиться искусству взволнованного слова.

— Я тебе еще раз скажу, старик: писательское мастерство заключается в том, чтобы ставить обыкновенные слова в необыкновенные положения, то есть так, как они до этого никогда не стояли. Важно только найти нужные слова и место для них — и будешь бессмертен.

— Лучше этим заниматься в теплом жилье, — заметила Рита, кутаясь в вязаную накидку.

Я спросил будущего романиста и эссеиста:

— Почему ты не возьмешь дров у своего хозяина? У него поленница ого-го какая!

— Просить — занятие тяжкое, неподъемное, — признался он, вздохнув. — Легче украсть, старик, а воровать я и вовсе не умею.

17

На другой день, идя поутру на работу, я увидел возле моста повалившийся столб электросети. Его задели проезжавшие мимо тракторные сани, и он подломился у основания: гнилой небось! Когда я возвращался, столб уже лежал на земле и провода с него были сняты. А бревно сухое, из такого дровишки — порох!

Я зашел к Шубину, тайком от Риты рассказал о дивном происшествии возле моста, из чего можно извлечь личную выгоду.

— Сват, — сказал я, — по-моему, такой столб — хороший подарок нашим женам к Международному женскому дню Восьмое марта. Мы его распилим: Рите половину и Тане половину. Еще никто никогда не дарил любимой женщине телеграфный столб. Сейчас уже сумерки, самое время для такого благого дела — пошли!

Володе моя идея показалась не совсем доброкачественной:

— Честь и достоинство мое, как будущего русского писателя, не позволяют мне опускаться до такого сомнительного дела. У опоры этой есть хозяин, какая-нибудь контора, а мы без спросу, под покровом ночной темноты — это заурядная кража, старик!