Полоса отчуждения

— Во-первых, столб уже отслужил свое и ни на что больше не годится, — убеждал я его. — Во-вторых, если мы сейчас не утащим, унесут другие. К лицу ли будущему писателю быть разиней?

Мы взяли двуручную пилу и отправились к мосту. Володя шагал рядом со мной, уже воодушевленный, готовый повалить и здоровый столб, то и дело толкал меня своим торсом и не говорил, а этак ворчал полуобиженно:

— Старик, я разговаривал нынче с твоим шефом… Как его фамилия-то? Рыжов, что ли? Ах, Пыжов! Ну, я тебе скажу, это дерево! Как ты с ним работаешь?

Как раз в эти дни в нашем отделе культуры разыгралось небольшое, но очень болезненное для меня драматическое действо: Пыжов велел мне ехать в деревню Павлищево, а я запросил аванс в размере одного рубля, поскольку пешком дотуда не дойти, а билет на автобус стоит сколько-то копеек. Пыжов счел требование рублевого аванса издевательством и глумлением над ним, начальником. Он заявил, что я пользуюсь формальной придиркой для прикрытия собственной нерадивости и что он запишет мне выговор.

— Чем тебе не понравился мой заведующий, прекрасный администратор и душевный человек?

— Представь себе: зашел я к нему и спрашиваю, сколько, мол, средств отпущено на строительство сельских клубов в нынешнем году? А он мне: для какой цели вам понадобились эти сведения? Я ему: невежливо, мол, отвечать вопросом на вопрос; с вами говорит не агент иностранной державы, а журналист, представитель партийной газеты, и мы не за кружкой пива, а в официальной обстановке. А не скажете, говорит, для чего нужны эти данные, так не получите их. Ну, мало ли зачем они мне понадобились! Это не его дело. А тогда идите, говорит, к Мишакову, секретарю райсовета, или к председателю Екатерине Ивановне Сукновой. Если они разрешат дать такие сведения. Чего он боится-то?

— Не расстраивайся, — посоветовал я ему. — Это он не от страха, а чтоб дать тебе понять, что он шишка на ровном месте. Ты, наверное, зашел не постучав?

— Так я ж не в дамский будуар вперся среди ночи и не в женскую баню, а в служебный кабинет, в рабочее время.

— Пыжов хоть и маленький начальник, но он не любит, когда в его кабинет входят без робкого стука.

— Ну, не дуб, а? Слушай, за что он объявил тебе выговор?

Вот как! Что же за разговор у них был, если Пыжов сказал о выговорах?

— Который из двух ты имеешь в виду?

— Ах, он уже два тебе вынес?! Прелестно.

Я кратко рассказал о наших распрях из-за командировок и о том, как ходил к секретарю райсовета Мишакову просить аванс.

Мишаков выслушал меня с раздраженным недоумением, нехорошо хохотнул и сказал: «А что я тебе, финансовый отдел, что ли?» И ушел я ни с чем.

— Прелестно! — хохотал Володя. — Старик, ты просто молодец, что довел ситуацию до абсурда: инспектор отдела культуры идет к секретарю райсовета просить аванс в размере рубля… Я не предполагал, что в тебе запас юмора, извини.

— Тебе смешно, — ворчал я. — А меня Пыжов предупредил, что третьего выговора писать уже не станет, а просто уволит на законных, так сказать, основаниях: за то, что отказываюсь ездить в командировки. Куда, скажи, я пойду, когда меня выгонят?

— Старик, это фельетонная ситуация! — веселился он. — Спасибо за материал.

— На здоровье…

— А он хоть заглядывал в трудовое законодательство-то? — поинтересовался Володя. — Знает ли, что там написано? И ты хорош: почему не опротестовал через профсоюз эти дурацкие выговоры?

Честно говоря, я как-то не задумывался, законны они или не законны. То есть решил так: раз Пыжов начальник, то уж имеет право и наказывать, и поощрять.

— Вот, старик, где зарыто зло: он с тобой так — и ты не протестуешь, потому что считаешь его действия правомерными. А потом сам окажешься на его месте и будешь так же творить беззакония. Не-ет, вас надо учить, а иначе на свете не жить. Я завтра же позвоню в райком профсоюза. А впрочем, нет — лучше фельетончик. Надо будить общественное самосознание, старик!

Опора электропередачи, сваленная возле моста, была в виде буквы «А». Обе ноги ее, верно, оказались гнилыми, потому и обломились, когда их задели тракторные сани, а то, что лежало, — это же великолепные бревна!

Шубин опять усомнился, можно ли ему, как будущему писателю…

— Честь и достоинство твое в том, чтобы твоя жена и ребенок не страдали от холода, — отрезал я решительно.

Ему нечего было возразить.

Когда мы распилили серединную перекладину и принялись за вершинную часть, показалась немощная старушка с клюшечкой; остановилась, стала наблюдать за нами, ни слова не говоря. Не обращая на нее внимания, мы подняли одну сторону «буквы», понесли…