— Где ты изразцов-то возьмешь?
— Достану!
— Лежанку-то делать — пол придется перестилать! — Хозяйственный разговор не мог оставить мать равнодушной. — Пол тронешь — стены гнилые. А потолок! Нет уж, не трог.
— Мы печь поставим на собственный фундамент, она будет дополнительной опорой и для пола, и для потолка.
— Лежанка у Смышляевых куда как хороша… Они в ней и обед готовят — две конфорочки и духовка есть.
— А кто им клал? — спросила Нина.
— Как кто? Дак сам хозяин. Я, говорит, русский солдат, значит, все должен уметь. Взял да и сделал.
Ну вот, слава богу, рассеялись маленько тучи: согласие царило за столом.
— Что-то я не верю, Леня, в твои таланты как печника, — подзуживала Нина мужа. — Давай договоримся с дедом Андреем.
— А я тебе говорю: сделаю. И это будет лучшее из того, что я до сих пор сотворил.
— Лежать-то на ней, ладно, не надо, а вот чтоб она варила, печка-то. На керосинке надоело, коптит. Отчего потолок-то взялась мыть? Оттого. Конечно, много ли мне надо, но все-таки. А Пикулевы вон газ подвели: то ли дело — чиркнул спичку — и ни растопки, ни чего. Минуты не пройдет — уж закипело. И в избе потеплей.
— Как это им газ провели, а тебя обошли? — взбодрился негодованием сын.
— Дак от балдонов, Леня! Балдоны-то ставит каждый сам себе… А где ж мне суметь!
Нет тут Севки со Славкой, а то внесли бы новое словечко в словарь.
— Чего вы смеетесь? Они тут кругом все мужички, а газ провести, поди-ка, нелегко. Балдоны-то надо на улице держать, да не просто так, а железный шкаф нужен для них, а под шкаф этот — фундамент кирпичный. Где же мне справиться! У меня и нет ничего — ни жести, ни цементу. А мужиков нанять — денежки нужны…
Муравьи обеспокоенно бегали по стволу молодой яблоньки, что чудом поднялась на обпиленном стволе белого налива; Леонид Васильевич соскребал их щепкой вместе со слизнями, червями и мусором.
Вот теперь стало ясно, откуда и чем питается яблоня: по трухлявому стволу, обвивая его, шел узкий округлый валик с молодой живой кожицей; он опасно истончался у корневища, но жил еще и гнал живительный сок вверх, к ветвям. И тем не менее яблонька была обречена. Не устоять ей на этом насквозь прогнившем стволе, ставшем мертвым столбом; подошел критический срок: первый же сильный порыв ветра повалит. Странно, как она уцелела до сих пор!
— Не спасти, — сказала подошедшая Нина тоном хирурга, который понял, что усилия тщетны, операция запоздала и смерть неминуема. — Вместо нее лучше новую посадить.
— Новую, да. Сейчас еще не поздно: середина мая.
— Как ты думаешь, где можно саженцев купить: яблони, груши, сливы… ягодных кустов. А, Лень?
— Спрошу у Бориса Пикулева. Где-нибудь должно быть садоводческое хозяйство.
— Ах, Леня, а здорово будет, когда посадим здесь всего! Я цветов разведу…
Нина отошла в мечтательном настроении, но через несколько минут вернулась к мужу огорченная.
— Куда ни посмотрю — полная запущенность. К изгороди камней да склянок накидано. — Она оглянулась на занятую работой свекровь: не слышит ли? — К яблоням валит всякий мусор, помои под них льет. Зачем?
— Это да… Маленько есть.
— А в палисаднике, Леня, уж дерновина на грядках образовалась — надо заново, как целину, поднимать.
— Ты критику-то не наводи, а принимайся за работу.
— Не знаю, с чего начать.
— Бери-ка, пожалуй, грабли в руки.
— А с изгородями что? Ведь это позорище — особенно боковые. Они будто пьяные — все вкривь-вкось. Да и навешано на них всего.
— Самое бы лучшее — снять их вовсе и заново не ставить. Мам! — крикнул он. — Давай боковые изгороди снимем.
— Зачем? — насторожилась она. — К чому пристало!
— Да старые ведь валятся! Фасадную я из нового материала сделаю, а эти убрать, распилить, порубить на дрова.
— Пусть стоят, пес с ними. Есть не просят.
— Да ведь некрасиво, мам!
— Ну и наплюнуть! Погоди вот: зарастет все малинником…
— Она привыкла к ним, — объяснила Нина, оправдывая свекровь. — Четверть века жила с изгородями, а теперь вдруг ты снимешь. Ишь какой! Явился тут…
Мать оглянулась, услышала, что говорит невестка.
— Дак знамо, привыкла. Как же без них! Этак-то что огорожено, то и наше, а без изгороди — приходи, кто хошь?
— Мам, ну соседи же вон не отгораживаются друг от друга! — настаивал сын. — У них только межи, и все. Теперь ведь ни коров не держат, ни поросята не гуляют на улице, ни куры. А кому надо забраться в твой сад, того изгороди не остановят. Так что я смысла в них не вижу.
— Чего они тебе, мешают, что ли? Ишь, только бы ему ломать чего-нибудь.
Сын пожал плечами, досадливо нахмурился.
— Вон возьмись у сарая крышу залатай, если у тебя руки чешутся. Губерою-то я купила.
— И уборную, милый Леня, надо новую, — добавила жена. — Я нынче в ней — извини меня — чуть не провалилась!
— Да и я-то уж побаиваюсь, — сказала хозяйка удрученным тоном. — Думаю, ухнешь вот так — и не вылезешь.
— Сделаем! Дайте только срок.
— Ухайдакаешься, — Нина засмеялась.
Да, куда ни кинь взгляд, дела сами заявляли о себе. Леонид Васильевич остановился посреди огорода, почесал в затылке по извечной мужицкой привычке: с чего начать?
Нина выждала, когда свекровь отошла, сказала, понижая голос: