Читаем Полоса отчуждения полностью

— Леня, самое важное: как готовить еду. Я не умею по-материному, на керосинке. И картошку в мундире каждый день я тоже не намерена есть… Нам нужен полноценный обед, и тебе в первую очередь.

Она повернула его голову лицом к кухне, чтоб не смотрел, как она одевается.

— А если большую печь истопить?

— Леня, тогда вари сам. Я ухвата в руки двадцать лет не брала. Может быть, ты? — предложила она.

— Нет, — сказал он весело, — я на это не согласная.

— То-то!

— Цель ясна. Быстренько покорми меня чем-нибудь, и я пошел в горгаз.

Нина собрала на стол, сели.

— А где ж хозяйка-то наша? — спросила она.

— Небось уж топором или заступом орудует.

— Погоди, Леня, надо ее позвать.

Вышла, позвала. Мать явилась, чуть не от порога зорко глянула на стол, покачала головой:

— Эва они как: будто праздник. Ишь, опять наставили на столе-то!

В словах ее снова, как и в первый день, прозвучало явное осуждение.

— Если праздник каждый день — чего ж плохого? — бодро отозвался сын.

Мать села, обвела взглядом тарелки с сыром, колбасой, ветчиной…

— Ить у меня там макаронник пропадает.

— Ну так выбрось его! Ему уж трое суток, этому макароннику, исполнилось.

— Чай, поберегли бы гостинцы-то свои. Вдруг кто прилучится, гость какой? Стыдом, что ли, борониться будем?

— Гостя чаем угостим, — сказал сын очень мягко, но в этой мягкости проступало сдерживаемое раздражение.

— Вот то-то, что чаем…

— Вы ешьте, ешьте, — потчевала невестка.

Мать глянула на нее неприязненно и обратилась к сыну с традиционной речью:

— Проесть, Леня, сколько хочешь можно! Брюхо разбалуешь, оно завтра опять того же запросит.

— Ты ешь, ешь, — угощал сын. — Как там в божественном писании? Бог даст день, даст и пищу. И завтра будет у нас то же, что и сегодня, не беспокойся.

Мать с оскорбленным видом подцепила на вилку ломтик колбасы.


Наскоро позавтракав, Леонид Васильевич ушел и вернулся часа через два, не ранее, на машине с надписью «Горгаз»; с ним был молодой парень, который принялся что-то вымерять рулеткой в кухонном чулане — в углу и у окна, — весело приговаривая:

— Счас, бабушка, все будет сделано.

С Леонидом Васильевичем он при этом разговаривал доверительно и по-свойски, словно они, двое, уже вступили в деловые отношения — и более того: успели подружиться.

Мать следила за их хлопотами несколько озадаченно, веря и не веря:

— А чего вы?

— Счас, бабушка! Бу сделано.

Выражение недоверчивости не покидало ее лица: она будто бы хотела и боялась еще сказать: «Да господи! Да неужели!»

Парень на машине «Горгаз» исчез так же вдруг, как и появился.

— Чего он, Лень? — испуганно спросила мать.

— Делать начал, — вроде бы равнодушно отозвался Леонид Васильевич.

— Чего делать-то?

— А все, что полагается.

— Да неуж газ проведут?

Леониду Васильевичу нравилось играть взятую на себя роль этакого всемогущего человека, и он продлил удовольствие:

— Так тебе двухконфорочную?

— Двух, двух.

— Сейчас поставят. Сегодня к вечеру будем печь блины на газовой плите. Так мне пообещал самый главный начальник по газу. Вроде это такое пустяковое дело, что не стоит и разговору.

Мать молчала и соображала что-то.

— А ты чего ему сказал?

— Кому?

— А начальнику-то? По газу-то?

— Сказал: не сделает — сниму с работы!

— Ну вот и толкуй с тобой.

— Да не все ли равно, что сказал, — вступила Нина с благодушной улыбкой. — Главное, что сделают.

— Что-то не верится.

— Это вы не знаете своего сына, — заметила невестка. — Он у нас всемогущий человек — все умеет, все может!

Мать недоверчиво покачала головой.

А он деятельно переоделся в будничное, закатал рукава рубахи, явно намериваясь продолжать череду добрых дел.

— Погоди! Погоди! — заторопилась вдруг мать. — Я тебе принесу…

Она поспешила на веранду, где у нее стоял еще один сундук, открыла крышку, порылась и достала ему брючишки старенькие, с заплатами на заду, однако стираные и даже вроде бы глаженые.

— Хорошие еще, здоровые. Надень.

Она подергала их в руках, чтоб показать, какие они прочные, не рвутся.

— Да будет тебе, мам! Зачем они мне!

— Чего «будет»-то! — она прибавила в голосе. — Кто же в новых-то штанах работает!

Сын не слушал ее.

За хлопотами в горгазе он не забыл заглянуть в хозяйственный магазин и привез с собой целую сумку железных вещей: дверные петли разных размеров, уголки, длинные гвозди, набор стамесок, а еще топор дровяной и топорик маленький, уже насаженный, и — ковшичек новенький, эмалированный!.. Мать, не замечая его покупок, все предлагала:

— Леня, надень. Слышь, чего говорю-то?

Повесив ковшичек у рукомойника, он понес купленные железки в сарай.

— Ну, я, буде, другие достану! — крикнула ему мать вслед.

Он не отозвался.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тропою испытаний. Смерть меня подождет
Тропою испытаний. Смерть меня подождет

Григорий Анисимович Федосеев (1899–1968) писал о дальневосточных краях, прилегающих к Охотскому морю, с полным знанием дела: он сам много лет работал там в геодезических экспедициях, постепенно заполнявших белые пятна на карте Советского Союза. Среди опасностей и испытаний, которыми богата судьба путешественника-исследователя, особенно ярко проявляются характеры людей. В тайге или заболоченной тундре нельзя работать и жить вполсилы — суровая природа не прощает ошибок и слабостей. Одним из наиболее обаятельных персонажей Федосеева стал Улукиткан («бельчонок» в переводе с эвенкийского) — Семен Григорьевич Трифонов. Старик не раз сопровождал геодезистов в качестве проводника, учил понимать и чувствовать природу, ведь «мать дает жизнь, годы — мудрость». Писатель на страницах своих книг щедро делится этой вековой, выстраданной мудростью северян. В книгу вошли самые известные произведения писателя: «Тропою испытаний», «Смерть меня подождет», «Злой дух Ямбуя» и «Последний костер».

Григорий Анисимович Федосеев

Приключения / Путешествия и география / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза