— Леня, самое важное: как готовить еду. Я не умею по-материному, на керосинке. И картошку в мундире каждый день я тоже не намерена есть… Нам нужен полноценный обед, и тебе в первую очередь.
Она повернула его голову лицом к кухне, чтоб не смотрел, как она одевается.
— А если большую печь истопить?
— Леня, тогда вари сам. Я ухвата в руки двадцать лет не брала. Может быть, ты? — предложила она.
— Нет, — сказал он весело, — я на это не согласная.
— То-то!
— Цель ясна. Быстренько покорми меня чем-нибудь, и я пошел в горгаз.
Нина собрала на стол, сели.
— А где ж хозяйка-то наша? — спросила она.
— Небось уж топором или заступом орудует.
— Погоди, Леня, надо ее позвать.
Вышла, позвала. Мать явилась, чуть не от порога зорко глянула на стол, покачала головой:
— Эва они как: будто праздник. Ишь, опять наставили на столе-то!
В словах ее снова, как и в первый день, прозвучало явное осуждение.
— Если праздник каждый день — чего ж плохого? — бодро отозвался сын.
Мать села, обвела взглядом тарелки с сыром, колбасой, ветчиной…
— Ить у меня там макаронник пропадает.
— Ну так выбрось его! Ему уж трое суток, этому макароннику, исполнилось.
— Чай, поберегли бы гостинцы-то свои. Вдруг кто прилучится, гость какой? Стыдом, что ли, борониться будем?
— Гостя чаем угостим, — сказал сын очень мягко, но в этой мягкости проступало сдерживаемое раздражение.
— Вот то-то, что чаем…
— Вы ешьте, ешьте, — потчевала невестка.
Мать глянула на нее неприязненно и обратилась к сыну с традиционной речью:
— Проесть, Леня, сколько хочешь можно! Брюхо разбалуешь, оно завтра опять того же запросит.
— Ты ешь, ешь, — угощал сын. — Как там в божественном писании? Бог даст день, даст и пищу. И завтра будет у нас то же, что и сегодня, не беспокойся.
Мать с оскорбленным видом подцепила на вилку ломтик колбасы.
Наскоро позавтракав, Леонид Васильевич ушел и вернулся часа через два, не ранее, на машине с надписью «Горгаз»; с ним был молодой парень, который принялся что-то вымерять рулеткой в кухонном чулане — в углу и у окна, — весело приговаривая:
— Счас, бабушка, все будет сделано.
С Леонидом Васильевичем он при этом разговаривал доверительно и по-свойски, словно они, двое, уже вступили в деловые отношения — и более того: успели подружиться.
Мать следила за их хлопотами несколько озадаченно, веря и не веря:
— А чего вы?
— Счас, бабушка! Бу сделано.
Выражение недоверчивости не покидало ее лица: она будто бы хотела и боялась еще сказать: «Да господи! Да неужели!»
Парень на машине «Горгаз» исчез так же вдруг, как и появился.
— Чего он, Лень? — испуганно спросила мать.
— Делать начал, — вроде бы равнодушно отозвался Леонид Васильевич.
— Чего делать-то?
— А все, что полагается.
— Да неуж газ проведут?
Леониду Васильевичу нравилось играть взятую на себя роль этакого всемогущего человека, и он продлил удовольствие:
— Так тебе двухконфорочную?
— Двух, двух.
— Сейчас поставят. Сегодня к вечеру будем печь блины на газовой плите. Так мне пообещал самый главный начальник по газу. Вроде это такое пустяковое дело, что не стоит и разговору.
Мать молчала и соображала что-то.
— А ты чего ему сказал?
— Кому?
— А начальнику-то? По газу-то?
— Сказал: не сделает — сниму с работы!
— Ну вот и толкуй с тобой.
— Да не все ли равно, что сказал, — вступила Нина с благодушной улыбкой. — Главное, что сделают.
— Что-то не верится.
— Это вы не знаете своего сына, — заметила невестка. — Он у нас всемогущий человек — все умеет, все может!
Мать недоверчиво покачала головой.
А он деятельно переоделся в будничное, закатал рукава рубахи, явно намериваясь продолжать череду добрых дел.
— Погоди! Погоди! — заторопилась вдруг мать. — Я тебе принесу…
Она поспешила на веранду, где у нее стоял еще один сундук, открыла крышку, порылась и достала ему брючишки старенькие, с заплатами на заду, однако стираные и даже вроде бы глаженые.
— Хорошие еще, здоровые. Надень.
Она подергала их в руках, чтоб показать, какие они прочные, не рвутся.
— Да будет тебе, мам! Зачем они мне!
— Чего «будет»-то! — она прибавила в голосе. — Кто же в новых-то штанах работает!
Сын не слушал ее.
За хлопотами в горгазе он не забыл заглянуть в хозяйственный магазин и привез с собой целую сумку железных вещей: дверные петли разных размеров, уголки, длинные гвозди, набор стамесок, а еще топор дровяной и топорик маленький, уже насаженный, и — ковшичек новенький, эмалированный!.. Мать, не замечая его покупок, все предлагала:
— Леня, надень. Слышь, чего говорю-то?
Повесив ковшичек у рукомойника, он понес купленные железки в сарай.
— Ну, я, буде, другие достану! — крикнула ему мать вслед.
Он не отозвался.