Мы теряемся в Чайна-тауне и заходим в какой-то ресторан. Сделав заказ, мы узнаем, что у него самый низкий санитарный рейтинг. Мы планируем пойти погулять в парк, но вместо этого целый день пьем мартини в «Плазе».
О будущем мы не разговариваем совсем. Мы разговариваем о наших жизнях, о том, что наполняет их и придает смысл. Мы живем, словно сентябрь не настанет никогда, и мы будем слоняться по городу и ездить в раскаленных вагонах метро до конца своих дней. Единственный раз, когда мы слегка соприкасаемся с будущим, это когда нам звонит Кэтрин, которая готовится к пилотному запуску флекстологии в Чикаго. Для нее первый день учебного года действительно придет и станет началом проекта, в который мы все вложили столько сил. Но для Дэниэла и меня август длится вечно.
Однажды уборочные службы устраивают забастовку, и на тротуарах начинает скапливаться мусор. Теперь поцелуи в переулках становятся больше похожи на упражнения по уворачиванию от крыс. А когда ты с человеком настолько прекрасным, что крыса, бегающая по ногам, не портит настроения, ты понимаешь, что очень сильно влюблена. Каждый день мы говорим друг другу: «Давай проведем завтрашний день отдельно друг от друга, потому что мы взрослые люди, а не подростки на весенних каникулах». А вечером мы говорим: «Хм, завтра? Ну, может быть…»
Его дочь Кассандра постоянно шлет ему что-то по Снэпчату. Лето она проводит в Вестчестере, где живет ее мать. И говоря «постоянно», я не преувеличиваю. Она шлет ему фотографии каждого приема пищи, просит посоветовать, на какой фильм сходить, хотя он не был в кино целый год; спрашивает его, была ли ее мама красивая, когда была беременна, а через десять минут пишет: «Не волнуйся, папа, у меня с циклом полный порядок».
Каждый раз, когда он достает телефон, я удивленно констатирую, что это чтобы ответить на ее случайные вопросы касательно всего на свете. Она думает, что ее отец знает все. И я начинаю думать так же. Он разбирается в нью-йоркской архитектуре, может назвать типы облаков в небе, рассказывает о происхождении названия улиц, названных в честь кого-то, когда мы проходим мимо них. Например, 53-я улица названа в честь Джерри Орбаха Уэя, а 139-я в честь Билли Холидея. Его любимая – Авеню Мартина Голда, названная в честь защитника интересов пожилых людей, который закрашивал их изрисованные граффити почтовые ящики в Бронксе всю свою сравнительно долгую жизнь.
– Также он написал множество эмоциональных писем конгрессменам. Не знаю, получилось ли у него чего-то добиться.
– Не видела в Бронксе ни одного изрисованного почтового ящика.
– А ты когда-нибудь там была?
И не успеваю я прийти в себя, как мы уже едем в верхнюю часть города на ланч с его дочерью.
Дочь Дэниэла очень красива. Невероятно красива! И это говорю я, мать девушки, чья красота настолько очевидна, что люди нередко ничего не замечают, кроме нее. «Она такая красивая», – говорят они мне, как только Кори куда-нибудь отходит, и тон у них при этом очень удивленный. Она достаточно симпатична, но большую часть времени я вижу ее вот такой: она вытаскивает из ушей наушники и поднимается на вышку в совершенно не привлекательной шапочке для плавания, с хорошо развитыми благодаря тренировкам плечами и бедрами, и в каждой черте ее лица отпечатана концентрация. Или я вижу ее в дехлорирующей маске для волос, когда она в толстой пижаме плюхается на мою постель и начинает высмеивать мою обувь. Она не объект красоты, как изысканная ваза или гобелен, а, скорее, объект в движении. Я уверена, что то же самое можно отнести и к Кассандре, но мне в глаза бросаются красивые скулы, как у Дэниэла, черные волосы и фигура балерины. Она сидит в маленьком вьетнамском ресторане за столиком на четверых. Когда мы входим, она поднимает голову от телефона, а потом вдруг берет и фотографирует нас. Я удивлена и выбита из колеи.
– Это она, да? – спрашивает она Дэниэла, когда он подходит и обнимает ее.
Я не знаю, что мне делать в этот момент – притвориться, что меня нет, или как? Дэниэл смеется и отвечает:
– Эми Байлер, собственной персоной, – и он начинает жестикулировать в мою сторону так, словно я приз в телешоу. – Сексуальная библиотекарь и мать двоих детей, которая вытащила твоего отца из затяжного воздержания.
– Она довольно мила. Живет где-то за городом? – снова спрашивает она отца. На меня она не взглянула ни разу, и я ощущаю ее неприязнь. Что ж, Дэниэл говорил, что она не без шипов.
– Да. И менее чем через месяц она туда возвращается, поэтому сильно не привязывайся.
Все это время я стою рядом и чувствую, что мои руки становятся все длиннее и длиннее, и вот они уже скоро дотянутся до стоп, а я превращусь в лужу и расплывусь по полу.
– То есть мамой мне ее не называть?
– Если ты будешь продолжать в том же духе, она может попросить вызвать ей такси, – острит Дэниэл.
Не в силах выносить это далее, я откашливаюсь. Они оба поворачиваются в мою сторону, как будто я только сейчас вошла в ресторан.