Половина Луны (СИ)

— Всё сложнее. Если на меня Дхана Нанд наложил проклятие панды, то моего сына превратил в… принцессу из Чжунго и женился на нём. На ней. Да проклятие! Как мне теперь к сыну правильно обращаться?! — снова вспыхнула Мура.

— Что?! — дэви Калки побледнела и схватилась обеими руками за грудь. — Так принцесса Юэ — это…

— Мой сын Чандрагупта, — мрачно отозвалась махарани. — Что с тобой? — окликнула она подругу, но Калки уже лежала на траве в глубоком обмороке. — Вот и рассказывай этим нежным дочерям цирюльников правду, — склонившись над женой управляющего Параспуры, Мура начала тереть ей виски лавандовым маслом, так вовремя выделенным в дорогу развратником Дургамом. — Очнись! — она хлопала Калки по щекам, пока та не открыла глаза. — Что свалилась? Это мне лежать на твоём месте положено, а я, как видишь, сижу, потому что если я не пойду спасать Чандру, то кто?!

Калки медленно выпрямилась, подобрала выпавший на землю кусок роти и запихала себе в рот. Вместе с землёй. Прожевала, отпила из кувшина глоток ароматной жидкости и вдруг закашлялась так, словно всё съеденное встало ей поперёк горла. Мура долго и заботливо хлопала подругу по спине, пока та не перестала кашлять.

— Там вино, — слабо пролепетала Калки, указывая на кувшин. — Магадхское вино…

— Да понятно! — ничуть не удивилась Мура. — Я так и сказала развратнику: дашь воду или простоквашу — прикончу. Воду мы и в ручье найдем, а простоквашей я досыта в детстве напилась. Обещал вина налить и не обманул, надо же, — на губах махарани заиграла мечтательная улыбка. — Придётся, видимо, отблагодарить, когда вернусь. Кстати, этот развратник к тебе не приставал?

— Что ты! — испугалась Калки, вспыхивая, как солнце. — Брат бы его головы лишил. Да и вообще… Дургам с детства уважает Джагат Джалу. Их отец рано умер, и Дургаму мой муж заменил отца. О предательстве брата ни один из них и помыслить не может!

— Хорошо, — Мура удовлетворённо кивнула. — Значит, когда вернусь, буду мочалить дубину только о спину твоего муженька, посмевшего распускать руки и портить твоё милое личико, подобное розе. Уж разомнусь — так разомнусь! — и царица Пиппаливана потёрла руки в предвкушении грядущей битвы. — А то со времён этой неудачной революции ничего интересного не случалось. Целый год в теле животного торчала, и нет бы тигрицей меня сделал этот изверг, а то — замшелой пандой. Тьфу! Никогда не прощу. Бамбук раньше любила, теперь глядеть на него не могу.

— А зачем вы с Чанакьей восстание подняли? — глядя на разгоревшийся, весело потрескивающий костёр и уже не боясь подступающей темноты и подозрительных лесных звуков, поинтересовалась Калки.

— Да потому что этот злодей ни с кем не считался! Чанакью не слушал, а ачарья дело ему говорил! А этот деспот только аматью привечал. А я с политикой Ракшаса была в корне не согласна! Но кто меня спрашивал? Из меня сделали служанку, которой ничего ценнее подноса с напитками не доверяли, хотя именно я могла бы вывести Магадху из кризиса и сделать процветающей державой!

Калки продолжала восторженно пялиться на Муру, фактически признавшуюся в том, что Дхана Нанда год тому назад едва не убили только потому, что на место главного советника Магадхи метили ещё двое претендентов — Чанакья и овдовевшая пиппаливанская царица, не желающая мириться с ролью разносчицы напитков.

— А как получилось, что на вас наложили проклятье? Нам вот сказали, будто все пятеро зачинщиков того восстания были казнены. Выходит, нет?

— Нет.

Мура печально смотрела в огонь. На сей раз её самодовольство куда-то испарилось. Перед костром сидела изрядно уставшая женщина, на чьи плечи свалилось слишком многое.

— Можешь не отвечать, — вдруг передумала Калки. — Прости, я слишком любопытна.