— Поначалу мне в голову пришла та же мысль, что и тебе, мама. Я решила, что скорее умру, чем отдамся ему. И я напала на него в нашу первую брачную ночь, выкрав нож у Даймы. Я не собиралась принадлежать ему, но… Даже после моей неудавшейся попытки убить его, Дхана Нанд силой не взял меня. Он был очень нежен. Он восторгался моим телом и ласкал, словно избранную богиню. Я не испытала никакой боли. Только блаженство. И во все последующие ночи мне было так хорошо, как никогда за всю мою жизнь до этого. Я вижу, что он меня любит, и я его невольно полюбила в ответ. Думаю, если бы я родился в женском теле, то мы с самраджем поженились бы вскоре после нашей первой встречи в сабхе. Он сам мне признался, что мечтал об этом со дня, как увидел меня. Он бы сделал меня своей махарани уже давно.
— Нет, — Мура в ужасе смотрела на Юэ, отказываясь воспринимать её слова, — ты точно не мой сын! Мой Чандра не сказал бы такого! Как ты можешь любить Дхана Нанда? Этого изверга, убившего твоего отца?!
— Когда он убил моего отца, они с ним были врагами, а меня Дхана тогда ещё не знал и не любил! — смело возразила Юэ. — А когда полюбил меня, то, заметь, не тронул ни тебя, ни моих друзей, ни моего учителя даже после того, как мы все заявились в столицу с армией мятежников свергать его с трона! Мама, Дхана Нанд пощадил нас. То, что аматья Ракшас по его приказу сотворил с нами в Дзюсенкё, было попыткой спасти бунтарей от смерти! Останься мы в своих собственных телах, ему пришлось бы нас казнить.
— Я бы предпочла смерть пребыванию в медвежьей шкуре! — запальчиво выкрикнула Мура. — Тоже мне, спасение!
— Но вот сейчас ты жива, и мы вместе. Разве это плохо? Я уверена, самрадж через какое-то время вернул бы и тебе, и мне истинный облик, ведь он знает, что заклятие обратимо.
— Частично обратимо, — хмуро буркнула Мура. — Каждый раз, когда нас обольют холодной водой, мы с ачарьей снова будем становиться пандами, а ты и твои друзья — девушками. А при обливании тёплой водой будем возвращать себе исходный облик. Но я сомневаюсь, что однажды твой изверг-муж, — это слова Мура произнесла с особой издёвкой, — сказал бы тебе правду и вернул нам наши настоящие тела. Как видишь, пока я сюда не явилась, ты даже не знал, что тебя можно превратить в юношу снова. Он скрывал это.
— Но он позволил тебе придти ко мне, — быстро нашлась Юэ с ответом. — Ты ведь пришла средь бела дня, не скрываясь. Если бы он не желал нашей встречи, что мешало бы ему облить тебя холодной водой и снова превратить в панду?
Мура прикусила язык. Возразить ей было нечего.
— Если честно, я не понимаю, что на уме у этого безумного царя, — недовольно пробормотала она. — Ведёт себя, словно помешанный ракшас. От него никогда не знаешь, чего ждать.
— Но он позволил нам встретиться. Вот лучшее доказательство его любви ко мне! — возликовала Юэ, а Мура хмуро смотрела на сына, всё ещё отказываясь признавать печальный факт: Чандрагупта уже сделал свой выбор, причём явно не в пользу матери и ачарьи.
— Неужели ты не боишься рожать? — наконец, решила подступиться с другой стороны Мура. — Ты же мужчина! Тебе нисколько не отвратительно находится в женском теле, отдаваться каждую ночь другому мужчине, носить его ребёнка?
— Нет, — светло улыбаясь, отозвалась Юэ. — То есть, рожать мне, конечно, жуть как страшно, но дэви Дайма и самрадж пообещали быть рядом. Самрадж сказал, что позволит держать его за руку, кричать, кусать и царапать, сколько захочу. И я даже смогу проклинать его вслух последними словами. А ещё он хочет быть первым, кто возьмёт малыша на руки! Он обещал любить сына за двоих, если, родив, я пойму, что у меня нет любви к нему. Но, знаешь, мама, мне кажется, я уже немного люблю этого ребёнка, которого сначала не хотела, — и Юэ тихо погладила себя по животу. — Старший целитель позавчера сказал, что сейчас плод похож на большую горошину, если это мальчик, на фасолину, если там девочка, или на бутон цветка, если родятся близнецы. Просто старший целитель не уверен, кто родится, потому что ячмень с пшеницей ещё не проросли*. А вот астролог и младший целитель абсолютно уверены, что будет сын, — это прозвучало с гордостью. — Не так давно меня тошнило утром, но самрадж вспомнил, что его матери когда-то помогала вода с корочкой лимона. И он стал давать мне такую воду, и я излечилась! Теперь мой завтрак всегда остаётся внутри, а не на полу трапезной. А в тот раз забавно вышло. Самрадж подумал, будто меня отравили, и так перепугался, что на руках нёс меня до опочивальни и на лекаря ругался ужасными словами, полными адхармы… А когда я, узнав что беременна, сбежала и спряталась в саду, не желая никого видеть, самрадж нашёл меня и поклялся держать за руку в родах. И я, по-моему, в тот миг его за всё простила… Вообще за всё! Даже за то, чего, думала, никогда ему не прощу. Ох, в женском теле я стала болтливой, как Цэй! Извини.
— Чандра, — Мура потрясённо смотрела на сына широко распахнутыми глазами, — ты действительно изменился. Очень.