Половина Луны (СИ)

Джагат Джала рвал и метал, но не имел возможности продемонстрировать свою ярость Дхана Нанду, поэтому слал в Паталипутру слёзные письма, умоляя «милостивого самраджа снизойти до его просьб и вернуть обратно супругу» или позволить «рабу недостойному приехать за женой самому». Однако по просьбе Юэ, к которой в свою очередь с мольбами обратилась Мура, на чьём плече каждый вечер рыдала Калки, не желающая возвращаться в свою семейную Паталу, Джагат Джале строго запретили появляться во дворце, а Калки обещали вернуть домой в тот день, когда махарани Юэ произведёт наследника на свет.

О том, каково придётся дэви Калки, когда оговоренный срок истечёт, Дхана Нанд не хотел думать. Он передал Муре через слуг сообщение о том, что вечно прятать у себя во дворце «эту женщину» не собирается. Мура, прочитав послание, с досадой скрипнула зубами, но поняла, что встречи с Джагат Джалой и вразумления его с помощью палицы, вытесанной из крепкой древесины, не миновать.

Правда, в последние дни она менее всего заботилась о Джагат Джале. Ей не давала покоя мысль о приближающихся родах дочери, кроме того, в голове вертелась куча неосуществимых идей о том, как выпустить Чанакью из клетки и помочь скрыться незамеченным, вернув ему человеческий облик. Однако опасаясь, что после побега ачарьи Дхана Нанд впадёт в ярость и отыграется на супруге, Мура попыталась воззвать к состраданию самраджа, действуя привычным образом — через дочь. К великой печали, Дхана Нанд не сжалился.

— Что угодно проси, но Чанакью не выпущу, — твёрдо сказал он, когда Юэ очень осторожно попросила дать ачарье свободу. — И не смотри с укором. Это вовсе не потому, что я злопамятный, хотя отчасти и поэтому тоже. Я абсолютно уверен, что гнусный брамин, выйдя на свободу, отомстит и тебе. Мне страшно за тебя и нашего сына, понимаешь?

Юэ кивнула, но в душе её всё равно затаилась грусть. Она не считала Чанакью угрозой и не верила, что он способен причинить ей или младенцу вред. Об этом Юэ рассказала матери в следующем же разговоре. Мура крепко призадумалась, но сделала выводы: за Чанакью просить бессмысленно. И тут же мысленно подосадовала на себя. Зачем ей вообще взбрело в голову просить? Надо было действовать! Ведь после той беседы Дхана Нанд, ни мгновения не медля, выставил стражу возле клетки. Теперь бывшего мудрого гуру из Таксилы охраняли день и ночь, и не было никакой возможности выпустить его незаметно.

Хуже того, служанки недавно донесли, что несколько ночей подряд к клетке приходит самка панды, судя по всему сбежавшая от заезжих бхандов***, дававших в прошлом месяце костюмированное представление в столице. Актёры тогда долго сокрушались, потеряв редкое животное, привезённое ими из Чжунго, но ничего было не поделать — панда пропала, её не смогли отыскать. А вот теперь она появилась, живая и невредимая. Панда осторожно пробиралась на главную площадь под покровом ночи, просачиваясь, видимо, через некую щель в стене, которую слуги тщательно искали днём, но так и не смогли найти, с ласковым урчанием тёрлась о клетку, приглашая понравившегося самца к спариванию, что вызывало сильное недоумение у наблюдавших за этим процессом охранников.

Отогнать медведицу не представлялось возможным. Она совершенно не боялась криков людей, поскольку долгое время прожила в неволе и привыкла к шуму толпы на представлениях. Её не пугал даже огонь факелов, что и вовсе выглядело странно, а нападать с оружием слуги не решались, тем более, что животное не проявляло агрессии, и её интересовал только самец, сидящий в клетке. Чанакья поначалу отворачивался от любвеобильной самки, потом стал с любопытством поглядывать в её сторону и наконец начал заинтересованно принюхиваться и подходить всё ближе к прутьям. А прошлой ночью, по словам охранников, принялся тщательно вылизывать медведице шерсть.

Муру такие известия совершенно не порадовали. Кажется, бедный ачарья, лишённый возможности хоть иногда превращаться в человека и более года страдая от вынужденного воздержания, постепенно терял разум, на глазах превращаясь в настоящую панду.

И после всех этих ужасных событий, отчаянных мыслей, не дающих покоя, кто-то теперь её трогает за шею, дышит в затылок…

— Кто здесь?! — Мура подскочила на постели, пытаясь разглядеть в темноте своего незваного гостя.

— Я, — раздался с другой стороны ложа робкий лепет, — Калки. Мне приснился кошмар. Можно я переночую с вами?

— Как маленькая, — с досадой выдохнула Мура. — Снов она боится. Вот тоже мне, нашла, от чего трястись! Что приснилось? Рассказывай.

Раздался долгий прерывистый выдох:

— Мартанд вдруг стал жестоким и тоже бил меня.

— Этого точно не случится, можешь не переживать. Твой сын от собственной тени шарахается, не представляю, чтобы он вообще на кого-то руку поднял. Сон крайне нелепый, можешь немедленно забыть. Что-то ещё?

— Всё равно не хочу возвращаться, — прошелестела Калки. — Муж меня прикончит.

— Я поеду с тобой, — попыталась ободрить её Мура. — Конечно, после родов дочери.

— Вы уже смирились, что у вас теперь дочь, махарани? — со слабой улыбкой полюбопытствовала Калки.