— Хорошо же, — прошипела она, переводя взгляд с Калки на Шипру, — но тогда я вот что скажу: раз вы считаете её полностью своей, тогда забирайте отсюда. Видеть её не желаю! Пусть отныне живёт в ваших покоях или во дворце Джагат Джалы. С этого дня у меня остался только сын, а дочери больше нет.
Шипра открыла рот, будто желая возразить, но потом передумала и просто подошла к Калки.
— Идёмте, госпожа? — тихо спросила она.
Калки кивнула.
— Идём.
Дайма проводила обеих ненавидящим взглядом.
По дороге до покоев своей новой хозяйки Шипра всё собиралась что-то спросить, но не решалась. Неожиданно Калки остановилась посреди коридора и посмотрела на девушку:
— Надеюсь, ты не приняла близко к сердцу мои слова о том, что принадлежишь мне? Я сказала это только ради того, чтобы твоя мать прекратила бить тебя. Я слишком хорошо знаю, что такое унижение. Боль преходяща, мимолётна. Ужаснее то, что ты теряешь самоуважение, превращаясь в вещь, в домашнюю утварь, — ноздри Калки раздувались, а в глазах стояли пеленой непролитые слёзы. — Ты умеешь чувствовать, но кто-то другой считает, будто ты пуста внутри, значит, тебя можно бить и безнаказанно топтать ногами! Вот что хуже боли от синяков, ссадин и даже переломов.
Разрыдавшись, Шипра вдруг бросилась вперёд и крепко прижалась к той, которая защитила её.
— Госпожа, отныне я буду служить вам вечно! Мне никто и никогда ещё не говорил таких слов.
— Дурочка, — улыбнулась Калки сквозь слёзы, гладя Шипру по спине, — я же просила не называть меня госпожой, когда мы одни.
— Не буду, — пообещала Шипра, размазывая каджал по щекам, — я исправлюсь!
— Точно глупая, — улыбка Калки стала ещё шире. — Называй меня, как хочешь, да и делай, что тебе нравится. Мне важно понимать, что ты стала свободнее, выбрав жизнь со мной.
Немного отстранив от себя Шипру, Калки начала заботливо отирать своей накидкой слёзы со щёк девушки. Проходившая по коридору махарани Юэ оторопела, застав столь необычную картину, но потом, сделав вид, будто ничего не заметила, свернула на галерею вместе со своими помощницами и стала удаляться от тех, кого решила не беспокоить.
====== Глава 25. Дурдхара идёт купаться, а Дхана Нанд борется с паническими атаками ======
Тарини ждала, когда избалованной царевне наскучит приключение, в которое та ввязалась лишь из желания насолить брату. С некоторых пор Тара замечала, что Дурдхара отводит глаза, будто смущаясь, или смотрит подолгу в пустоту, усевшись под ближайшим деревом. Царевна допускала грубейшие ошибки на тренировках, которых не делала даже в самом начале, когда Тара только взялась обучать её. Дурдхару явно что-то терзало, но она не спешила этим делиться.
«Ещё несколько дней, и ей окончательно надоест спать на охапке соломы, прикрывшись моими покрывалами. Она устанет мозолить нежные ладошки и пальчики, помогая мне по хозяйству. Ей опротивеет поедать каждый день чечевицу и чапати вместо сладких фруктов и изысканных десертов. И когда бхуты нашепчут ей на ухо, что хватит строить из себя героиню древних эпосов, принявшую аскезу, она отбудет в свой золотой дворец».
От таких мыслей становилось тошно. Тарини старалась думать ещё о чём-то, лишь бы не переживать по пустякам. Увы, забыться не получалось.
«Да она и не должна тут жить, — уговаривала себя Тара, когда отчаяние в очередной раз змеёй обвивалось вокруг сердца. — Она — царевна, а я лесная жительница. Нищенка. Само собой, однажды моя хижина опять опустеет. Больше никаких тренировок с оружием или ночей, когда спиной чувствуешь тепло её тела, а, просыпаясь, слышишь возле уха ровное дыхание. Ладно, всё! — оборвала она себя. — Что-то я расклеилась. Вот же глупая! Я должна спокойно принять любое решение Дурдхары».
И Тара принялась яростно полоскать одеяния в реке, куда, собственно, пришла вовсе не ради стирки, а ради самоуспокоения. Она даже не услышала чужих шагов в предрассветной мгле. Пришедшая на берег девушка двигалась так тихо, что приблизилась к Таре незамеченной.
— Ты даже не сказала, что собираешься затемно на реку, — раздался голос позади. В интонациях говорившей звучал нескрываемый упрёк и обида. — Почему меня не разбудила, а?
Тара вздрогнула и оглянулась. Дурдхара в небесно-голубом сари, самом красивом из всех, которые у неё имелись, явилась на берег и стояла теперь в двух шагах от неё. Вид у царевны был такой, словно она долго обдумывала нечто, копившееся в ней месяцами, и, наконец, решилась высказать всё.
«Сейчас сообщит, что собралась возвращаться к брату», — ёкнуло в груди у Тарини.
— Может, искупаемся, раз мы обе тут? — неожиданно заявила Дурдхара. — Всё равно вокруг никого, — и, прежде чем Тара успела ответить, царевна вдруг скинула сари и, полностью обнажившись, вошла в воду.
За истекшее время их совместной жизни Тара уже имела возможность видеть младшую из Нандов без одеяний, но лишь мельком в свете немногочисленных крохотных лампад, зажигаемых по вечерам. В лучах же медленно восходящего солнца это великолепие, спрятанное от чужих глаз, открылось ей впервые.