– Миль пятнадцать-двадцать, смелому не помеха. Возьмем с собой нигерийские деньги, купим соли и гарри и вернемся к грузовику. Многие этим занимаются – и ничего. – Миссис Муокелу поднялась. – Пусть Угву меня замещает. Я точно знаю, он справится.
Угву как раз кормил Малышку супом и сделал вид, что не слышал.
Со следующего дня Угву стал замещать миссис Муокелу. Его радовал блеск в глазах старших детей, когда он объяснял значение слов, нравилось, как Хозяин хвалился Чудо-Джулиусу: «Моя жена и Угву меняют лицо нового поколения биафрийцев своей сократической педагогикой», но особенно – как Эберечи шутя называла его «учитель». Она зауважала его. Если она, стоя возле дома, смотрела, как Угву ведет урок, Угву старался говорить громче, произносил слова отчетливей. Она стала заходить после занятий – посидеть с ним на заднем дворе, поиграть с Малышкой или посмотреть, как Угву пропалывает грядку с зеленью. Иногда Оланна поручала ей отнести кукурузу на молотилку.
Как-то Угву стащил часть молока и сахара, что Хозяин принес из директората, переложил в старые жестянки и отдал Эберечи. Она поблагодарила, но равнодушно. Тогда Угву одним жарким полднем прокрался в комнату Оланны и отсыпал в самодельный бумажный пакетик душистого порошку. Ему хотелось во что бы то ни стало поразить Эберечи. Она понюхала, припудрила шею и сказала:
– Я не просила у тебя порошку.
Угву рассмеялся. Впервые он чувствовал себя с ней совершенно свободно. Она рассказала, как родители втолкнули ее к офицеру в спальню, а Угву сделал вид, будто не знал этой истории.
– У него было толстое брюхо, – продолжала она безразличным тоном. – Он все сделал быстро и велел лечь на него сверху. Когда он уснул, я хотела уйти, но он проснулся и запретил. Я всю ночь не спала, смотрела, как у него текут слюни. – Эберечи помолчала. – Потом он нам помог. Устроил брата в штаб армии.
Угву отвел взгляд. Он злился, что ей пришлось через это пройти, а еще больше был зол на себя за непристойные мысли, за то, что во время ее рассказа представлял ее голой. Позже он не раз воображал себя в постели с Эберечи – для нее все было бы совсем иначе, чем с полковником. Он обращался бы с ней бережно, как она того заслуживает, и делал бы только то, что ей нравится, только то, что она хочет. Показал бы ей позы из «Краткого руководства для пар», которое читал у Хозяина в Нсукке. Тоненькая книжица пылилась на полке в кабинете; наткнувшись на нее во время уборки, Угву второпях пролистал ее, мельком проглядев карандашные наброски, – все на них было ненастоящее и оттого волновало еще больше. Угву позаимствовал брошюру и читал по ночам у себя во флигеле. Он подумывал попробовать позу-другую с Чиньере, но не стал: ее упорное молчание во время их ночных свиданий исключало всякую новизну. Жаль, что книга осталась в Нсукке, неплохо было бы освежить в памяти кое-какие тонкости.
Угву готовил Малышке завтрак, а Хозяин принимал ванну, когда Оланна позвала их из гостиной. Радио орало на весь дом. Оланна кинулась на задний двор, к будке, с приемником в руке:
– Оденигбо! Оденигбо! Танзания нас признала!
Вышел Хозяин с влажным покрывалом вокруг пояса; мокрые волосы у него на груди блестели. Его довольное лицо выглядело непривычно без толстых очков.
– Что?
– Танзания нас признала! – повторила Оланна.
– Да ты что!
Хозяин и Оланна обнялись, прижались губами к губам, будто на двоих у них было одно дыхание.
Хозяин взял приемник и стал крутить ручку:
– Давай-ка послушаем, что другие говорят.
И «Голос Америки», и французское радио – Оланна переводила слова диктора – передавали: Танзания первой признала Биафру как независимое государство. Наконец-то Биафра существует! Угву пощекотал Малышку, та залилась смехом.
– Ньерере[86]
войдет в историю как борец за правду, – сказал Хозяин. – Конечно, многие другие страны тоже признали бы нас, но из-за Америки боятся. Америка – камень преткновения!Угву не совсем понял, почему из-за Америки другие страны не признают Биафру, – он-то считал, что виновата Британия, – но в тот же день повторил слова Хозяина Эберечи, с умным видом, как свои собственные. Был знойный полдень, и, когда Угву пришел, Эберечи спала на циновке в тени веранды. Он окликнул ее.
Эберечи вскочила с красными глазами, обиженная, что разбудили. Но при виде Угву улыбнулась:
– Учитель, вы освободились?
– Слышала, что Танзания нас признала?
– Да, да. – Эберечи потерла глаза и засмеялась, и от ее радостного смеха у Угву потеплело на душе.
– Многие другие страны не признают нас из-за Америки; Америка – камень преткновения!
Они сидели рядом на ступеньках.
– А у нас еще одна хорошая новость, – сказала Эберечи. – Мою тетю назначили местным представителем «Каритас». Она обещала устроить меня на работу в центр помощи при церкви Святого Иоанна. Значит, буду приносить больше вяленой рыбы!