Половодье

Дэнкуш, предоставив слово желающим, сел и слушал, никого не прерывая.

Одни требовали твердых решений, устранения префекта, вооружения населения, штурма логова Карлика и его банды своими силами или с помощью армии. Другие настаивали на устранении подкупленных чиновников, начиная с полицейских служащих.

Иные ограничивались жалобами на растущие цены, на отсутствие товаров, на «обдираловку» со стороны Карлика. Выступали и моралисты, и теоретики-любители, умные и экзальтированные; скептиков было мало, но нашлись и такие, для которых речь Дэнкуша была не убедительна, они считали, что беспорядки связаны с отсутствием авторитета у правительства, с некомпетентностью некоторых руководителей.

Зал реагировал живо — аплодировал, прерывал, комментировал или останавливал тех, кто говорил много и впустую.

В одном только убедился Дэнкуш: все, что говорилось — умное или глупое, хорошо взвешенное или высказанное сгоряча, — носило характер совершенно искренний и, насколько возможно, беспристрастный. Но в те времена подобные искренние манифестации были делом обычным.

Дэнкуш внимательно слушал, иногда что-то записывал. На его глазах взрослые люди проходили более серьезную школу, чем его бывшие ученики, — школу демократии. Самое важное было то, чтобы ему достало мудрости не требовать мудрости от всех.

Один из ораторов заговорил медленно и витиевато, часто прибегал к изречениям, и зал заскучал. Матус, вернувшийся на собрание из отряда Букура, прервал выступавшего:

— Брось эти разговоры, скажи лучше, как нам уничтожить Карлика?

И в зале загремели аплодисменты, на какой-то миг смутившие оратора. Но, сбившись, он упрямо попытался продолжить речь, еще более путано, так как от волнения утерял нить и безнадежно уклонился от темы. Слушатели стали проявлять признаки раздражения.

Дэнкуш понял, что происходит с оратором, человеком пожилым, заурядным, по-видимому мелким чиновником, который неожиданно решил выступить перед такой массой людей и высказать все, что наболело и чего не смог высказать за всю свою жизнь. Это был отчаянный прорыв из немоты. Отсутствие интереса у слушателей оскорбило его, заставило упрямиться, его вековое унижение выливалось теперь в словесный поток. Сотни, тысячи лет молчания мстили за себя и искали выхода. Поэтому Дэнкуш пришел ему на помощь:

— Прошу, дайте возможность договорить товарищу…

— Ионеску, — подсказал оратор. — Ионеску Ион.

— Товарищу Ионеску. А вы, товарищ, пожалуйста, говорите короче. Сделайте предложение, если можете. Здесь присутствуют сотни людей, которые тоже хотят что-то сказать, мы должны выслушать всех. А потом мы вынесем резолюцию. Итак, по вашему мнению, что нужно сейчас делать?

У Ионеску не было определенного предложения, поэтому он сказал попросту:

— Никакой пощады кровопийце Карлику!

— Отлично, — сказал Дэнкуш. — Мы все так думаем.

Зал разразился аплодисментами, Ионеску сел на свое место довольный.

В этот момент в зал через боковую дверцу, которой пользовались артисты (в этом зале происходили и театральные представления, когда приезжала какая-нибудь труппа), вошел один из членов уездного бюро — Вайс, ждавший в своем кабинете срочных сообщений, Он подошел к Дэнкушу и шепнул ему на ухо:

— Иди к телефону, Бухарест на проводе. Требуют, чтобы мы прекратили эту акцию. Я сказал, чтоб поговорили лично с тобой, они согласились.

— Как прекратить? — спросил Дэнкуш так громко, что его услышали в первом ряду.

— Иди и поговори с ними.

— Ладно, сядь на мое место и дай им высказаться. Я выясню, в чем дело. — Затем обратился к залу: — Меня зовут к телефону. Председательствовать пока будет товарищ Вайс, — и вышел.

Тот, кто начал речь, умолк и после небольшой паузы снова заговорил уже другим тоном и о чем-то малозначительном. Он явно, как весь зал, ждал вестей и тянул время до возвращения Дэнкуша. Его почти не слушали, перешептываясь между собой.

Вдруг Дэнкуш вернулся. От растерянности он забыл спросить, к какому телефону вызван. Все замерли, затаив дыхание. Дэнкуш громко спросил Вайса:

— К какому телефону?

Вайс прошептал ему на ухо:

— Здесь всего один телефон, в кабинете директора, на втором этаже.

Дэнкуш снова вышел, взбежал по лестнице в маленький кабинет и взял трубку. Директор тихо удалился из кабинета, оставив его одного. Голос в аппарате едва был слышен, и Дэнкуш переспросил. Голос стал проявлять признаки нетерпения и просто закричал в трубку:

— Алло, товарищ секретарь, что там у вас за безобразия творятся?

— А кто это говорит?

Дэнкуш услышал имя, хорошо известное в более узких партийных кругах.

— Приветствую вас, товарищ, — сказал он. — Я уже сообщал утром: сегодня ночью был убит рабочий, а рано утром — еще один. Весь город волнуется. Сейчас у нас митинг.

— Так что же, у вас там нет властей, которые могут разобраться? И вы сами проводите следствие, устраиваете манифестации против правительства, против назначенного правительством префекта? Кто вам дал такое указание?