Половодье

ТРУДНЫЙ РЕЙС

Телефонограмма была краткой, тревожной и предельно ясной:

«На лесоучастке Кокшеньга кончилась мука. Люди работают не евши. Выручайте. Хохолков».

Федор Евгеньевич Прошутинцев, начальник орса леспромхоза, два раза прошелся по кабинету. Под тяжелыми шагами уныло проскрипели рассохшиеся половицы. «Ах, черт, в собственном кабинете нет времени порядок навести, — поморщился он. — Закрутился…».

Прошутинцев, действительно, последнее время работал много. В молодом леспромхозе со сказочной быстротой росли все новые и новые лесоучастки. Их надо снабжать продуктами и промтоварами, открывать магазины, строить пекарни. Федор Евгеньевич без устали звонил в трест, требовал, просил, грозился… И все, кажется, помаленьку устраивалось, утрясалось.

Сегодня начальник орса отдыхал. Первый раз за последний месяц. Отдыхал, наслаждаясь бездельем и тишиной, отказавшись идти с женой даже на самую спокойную картину последних лет — «Девушку без адреса». Он лежал на кушетке и, кажется, даже ни о чем не думал… И вдруг телефонограмма, которую принесла сторож тетя Поля.

Федор Евгеньевич еще раз прошелся по кабинету. Тетя Поля, стоявшая у порога, кашлянула и взялась за ручку двери.

— Да, Полина Афанасьевна, вызовите, пожалуйста, заведующего складом. Немедленно. И… шофера, какого найдете или встретите.

— Сегодня же выходной, — возразила тетя Поля. — С огнем не сыщешь…

— Хоть из-под земли, но достать надо, — твердо подчеркнул Прошутинцев. Тетя Поля вздохнула и вышла из кабинета.

Через час в кабинет начальника вошли Иван Косов, завскладом, и Петр Ягодкин, или Петька-шофер, как его звали в леспромхозе. Их обоих тетя Поля захватила в переполненном клубе, под самым экраном, где они блаженствовали среди ребятишек. Петька-шофер вступил было в пререкания с тетей Полей — кому же охота уходить, не узнав, найдет ли парень любовь свою, — но вынужден был уступить.

Федор Евгеньевич, не сказав ни слова, подал телефонограмму Ивану Косову. Тот прочитал, понимающе произнес «М-да» и передал тетрадочный лист Ягодкину… Петька-шофер бегло пробежал ее одним глазом, недоуменно пожал плечами и взглянул на оборотную сторону: но там не было написано ни одной буковки.

— Понятно, зачем вас вызвали? — спросил Прошутинцев, взглянув на обоих.

Иван Косов кивнул головой.

— Мне — нет, — недружелюбно ответил Петька, шофер, догадываясь о том, что ему предстоит.

— Поясню, — Федор Евгеньевич присел на краешек стола, отчего стол как-то надсадно скрипнул. — Понимаешь, кокшеньгцы не дотянули с продуктами до санного пути. Морозы что-то подзапоздали. Река встала, катеру уже не пройти. А чтоб работать, надо есть… И вообще…

— А вы знаете, что только третий день подмораживает, — заметил Петька-шофер, искоса глядя на карту леспромхоза, на которой в гуще дремучих лесов терялась едва заметная черная точка.

— Знаю, но проехать надо, — Прошутинцев подошел вплотную к Ягодкину и посмотрел ему в глаза.

Петька-шофер отвернулся, но не оттого, что боялся начальства, нет. Это был представитель той части бесконтрольной шоферни, во владения которой редко заглядывает автоинспекция. Сегодня от него просто немного попахивало. Пусть в выходной день, но зачем же об этом знать начальству.

— Не поеду, — произнес он, тряхнув свесившимся из-под шапки рыжим чубом, и добавил: — Не имеете права.

— Право тут ни при чем. Я вас прошу… Сам бы сел за баранку, да не умею ее крутить. Вы же — мастер этого дела, — Федор Евгеньевич положил руку на плечо шоферу.

— Так ведь выходной, — начал сдаваться Ягодкин.

— Дадим отгул.

— Ладно, — согласился Петька-шофер и, не простившись, вслед за Иваном Косовым медленно вышел из кабинета.

…Когда Ягодкин выехал из леспромхоза, было уже четыре часа вечера. Задержала погрузка. Он прикинул, что к шести-семи часам будет в Кокшеньге, переночует, а утром вернется обратно. Но дорога оказалась намного хуже, чем он предполагал. Это был зимний лесовозный путь. По нему машины и тракторы вывозили с лесоучастка Кокшеньги на станцию лес. Зимой дорогу поливали, и весь сорокакилометровый путь громоздкие сани с хлыстами легко скользили по обледенелым желобам.

То зимой, а сейчас…

Уже на полпути Ягодкин израсходовал весь запас отборных ругательств, на которые был большой специалист. Он клял начальника орса, себя, что поддался уговорам, что не надел на колеса цепи, недобрым словом поминал кокшеньгцев, которые, как ему казалось, слишком много едят и мало работают. Особенно доставалось дороге и дорожникам.

Проклятая дорога! Рытвины, ухабы, утыканные переломленным пополам колодником полусгнившего настила, представляли сущее бедствие для машины. Осенью все эти колдобины заполнялись жидкой грязью, а теперь были скрыты мерзлой коркой. Кажется, что выдержит земля, а сунешься — вставай на зимовку, жди, когда тебя снимет трактор. Колеса буксуют, зарываются в землю до дифера. Да и стороной их не объедешь: справа и слева вплотную к дороге подступает темный, как ночь, и частый, как костяной гребень, упругий двадцатиметровый сосняк.