Половодье. Книга первая

— Кто — как. Призывные возраста в бега ударились. Кустари тоже скрываются. Так у нас Петруху-большевика и ребят, которые с ним, зовут.

— А вы чего ж отстали? А? — с хитрецой спросил Куприян.

— Ты вот что, мужик: если с умыслом пытаешь…

— С умыслом! Как тебя?

— Ну, Роман. А что?

— Знаешь, Роман… От тебя и дружка твоего скрываться не буду. Нет вам нужды выдавать меня. И я такой же, как вы. Издалека приехал сюда, аж из-под самого Иркутска. Так и передайте вашему Петрухе, что есть, мол, во Вспольске один человек. Хотел к вам, в Покровское, махануть, да уж коли так случилось, тут пока что поживу. А если в чем нужда у Петрухи будет, пусть записку черкнет и перешлет Абраму Давыдовичу. Без всякого адреса. А еще лучше — на словах передать, что надо. Поняли?

— Как не понять! — ответил Роман. — Ну, вот ты скажи, как быть теперь? Милиция ведь от нас не отступилась. По одиночке всех переарестуют.

Куприян собрал бирюльки на столе в один ворох.

— Вот видишь, — произнес он. — Из соломинок — куча, из капелек — море. Держаться надо друг за друга! И бороться! Или они нас, или мы их. Первый раз сорвалось — не беда. Накопим силенок — и снова ударим! Покрепче стукнем, чтоб сразу пришибить. Из-за Урала к нам помощь идет.

— Да уж невыносимо жить стало! Как со скотом, обращаются с мужиками! — горячо проговорил Роман. — А ведь у мужиков тоже есть сердце. И оно терпит до поры! Коли уж начнем стрелять, так без промаха! За каждый удар шомпола сполна отплатим.

У Гурцева засветились глаза:

— Верно, Роман!.. Только не давать пощады белогвардейской сволочи, — Куприян поднялся. — Ну, хороший вы, ребята, народ! Еще встретимся. Вместе воевать будем. А пока что — до свидания. И насчет встречи со мной разговор ведите с одним Петрухой. Сами понимаете…

— За нас будь спокоен, — заверил его Роман.

Они проводили Гурцева до калитки. На дворе уже стемнело. Загорелись уличные фонари. Их матовый свет вырывал из мглы фигуры редких прохожих, скрюченные от холода.

— Однако, ляжем спать, — сказал Ванька.

На крыльце их встретил Абрам Давыдович с ведрами.

— Сара собирается доить корову, — пояснил он. — А что вы скажете об этом человеке?

— Мужик всех мер, — определил Роман.

— Будьте спокойны! К Абраму Давыдовичу плохие люди не ходят. Так можете передать, если кто спросит. Я столько видел плохих людей, что понимаю их с одного взгляда! А если б вы знали, какая умница моя Сара! О-о-о! — хозяин многозначительно поднял палец.

30

Прослышав о возвращении Романа, дед Гузырь пригласил его на рыбалку. Озеро заковало льдом. Он еще тонок, просвечивает, как стекло. Наступила самая пора подледного лова.

— Мы с тобою, Романка, таких карасиков натаскаем — любо-дорого! — сказал дед. — И удовольствию поимеешь, забубенная голова. Рыбалка, она поумственнее охоты будет. Пальнуть — дело нехитрое. А вот ежели энто самое… Э, Романка! Рыбка не каждую обращению терпит. Вертнет хвостом эдаким манером, и поминай как звали.

Договорились подняться пораньше, чтоб опередить кукуйских. Конечно, озеро большое, места всем хватит. Да рыба-то ловится не везде одинаково. Уж Гузырь знает ее повадки. Сызмальства этому обучен. Парнишкой по речкам, по озерам шастал. Не смотри, что теперь развалина. И молодым быть случалось. Как же! Бабы Софрошей называли!

Едва посерело небо, Роман был у Гузыря. Суровыми нитками чинил дед сеть, воняющую тиной. Сведенные ревматизмом пальцы худых, жилистых рук проворно сновали в ячеях.

— Хотел брать новую сетку, однако у нее посадка втреть, а у энтой посвободнее будет: вполовину да еще и с напуском. Которая рыба и поменьше, ан все равно запутается, — объяснил он. — Ты, Романка, достань-ка норило. На сенцах оно обитается.

— Что достать?

— Шест, забубенная голова. Все собираюсь Гавриле железные вилки заказать, чтоб пропускать норило под лед, да по времени память отшибает. А рукой работать неспособно, якорь ее.

На озеро пришли первыми. Гузырь легко скользил по зеркалу льда в пимах, подшитых кожей. Роман едва поспевал за ним, держась на некотором расстоянии. Лед под ним тонко потрескивал, прогибался.

— Ишь, сколько живности ходит! — показал дед на ходу. — Тут, значится, и забрасывать будем. Начинай оттедова, Романка!

Роман с размаху ударил пешнёй. Брызнули серебристые искорки льда. Небольшой столбик зеленоватой воды поднялся из пробоины.

— Ты не шибко усердствуй, любо-дорого! Полегче, — посоветовал Гузырь. — Да пешню не потопи. Бечевку-то на себя одень. Так!.. Я, Романка, будем говорить, в строгости израстал. Пошли мы, значится, с родителем на зимнего Миколу на проток рыбачить. Ядреный мороз. Аж земля трещит, матушка! И вот эдаким же манером возьми у меня пешня да и выскользни. Тятька как словом, так и делом: по мурсалу хватил. И видно пешню — мелко, ан не достанешь. Родитель бился, значится, да ничего поделать не могет. А потом лунку продолбил поболе, раздел меня, обвязал веревкой, чтоб обратно вытащить, и спустил под лед, якорь его! И достал я пешню, паря. Поначалу холодно было, а немного погодя в жар обратило, и лежал я в том жару, почитай, две недели.