Половодье. Книга первая

Так думал Петруха, пока ему глаз на жизнь не открыли. А когда пригляделся ко всему, посмеялся над думами прежними. Понял Горбань, что мужик никогда не был сам по себе. Не от одной силы, ума да удали зависело крестьянское счастье. Нет! Жил Петруха в далеком Покровском, а его судьба в Питере решалась, в губернии, в уезде, в волости. Богатые, смекалистые люди решали ее, и не так, как Петрухе хотелось, а как им выгоднее. Много разного начальства думало о том, что сделать, чтобы Горбань так и ходил всю жизнь в голодранцах. Вот тут и попробуй встать на ноги!

Годы службы на флоте ожесточили Горбаня. Безответному деревенскому парню пришлось снести немало обид. Впрочем, большинство их уже забылось. В памяти осталось только холеное с тонкими, брезгливо передернутыми губами лицо. Тяжелым кошмаром преследовало оно Петруху. Как ни старался он, а не мог угодить офицеру. И однажды… Нет, это пришло не сразу. Злоба копилась в сердце долго. А потом этот случай на батарейной палубе… И все решилось само собой.

Мичман несколько раз наотмашь ударил Петруху. Ни за что, по привычке. Так было всегда.

Ночью Петруха выскользнул из кубрика. Ревело море. Холодом обжигала броня. А под бушлатом нож. И где-то рядом вахтенный начальник. Он должен появиться здесь сейчас, сию минуту…

Но обидчика опередил старый машинист. Он следил за Петрухой.

— Эх, ты! — укоризненно проговорил машинист. — На что отчаялся! Ну, убил бы ты одного мучителя, а что в том проку? Себя бы под смертную казнь подвел, да еще кое-кого за собой потянул.

— Но так же нельзя жить! — сквозь хлынувшие вдруг слезы ответил Петруха.

— Верно. Нельзя, — согласился машинист.

— А что делать? Что?

— Пойдем, браток. Я тебя научу. — И старый моряк увел Петруху в кубрик.

Они проговорили всю ночь. Тогда впервые узнал Петруха о Ленине.

Служил Горбань на Балтике. Там и первую революционную закалку получил. Матросы свели его с людьми из «Главного коллектива Кронштадтской военной организации». С поручениями «Коллектива» не раз ездил в Петроградский комитет партии.

Большевиком встретил падение самодержавия. А победил Октябрь — уехал Петруха в Сибирь, советскую власть устанавливать.

Вот и вся его жизнь, если не считать двух кронштадтских арестов в шестнадцатом году да побега в Покровском в восемнадцатом. А схваток с врагом было много. Всех и не упомнить.

В вечерних сумерках Петруха сограми пробрался на елань, к Завгородним. Сели втроем под копною свежего, душистого сена. Посмеялся кустарь над Яковом, как тот опасливо по сторонам озирался:

— Теперь, хоть и выследили, не возьмут. В бору от кого хочешь уйду. А тебе, Яша, чем вот так оглядываться, лучше бы к нам, на заимку. Думаем отряд собрать. Да и Роману стоит подумать. Завгородние у новой власти не в почете. Тебя чего Марышкин-то вызывал?

— Кто его поймет! — заметил Роман, задумчиво глядя в синюю мглу. — Арестовать обещал.

— За что?

— За драку с объездчиками. Будто вы меня на это послали, кустари.

— Так, — Петруха откинулся на мягкое сено, утонул в копне. — Хорошо-то как, братва! Соскучился я по крестьянской работе. Четыре года с лишним на флоте был. Потом уж зимой приехал, больше в Галчихе пропадал. А теперь вот — сами видите мое положенье. Покосить бы, кости поразмять. Добре косил когда-то! Любил передовым идти. Далеко обгоню тятю! А он аж из себя выходит: серчал, что угнаться не может.

— Послушай, Петро! — склонивши голову набок, медленно проговорил Яков. — Вот ты скитаешься с хлопцами! Прячешься. А какая в том польза? Прок-то какой?

Петруха засмеялся, присел на корточки и, с хитрецой сощурив глаза, сказал:

— Ты думаешь, все кончено? Так и усидит в Омске Временное правительство? А? Потому оно и называется временным, что скоро прогоним его. Только пятки замелькают. А бело-зеленым флагом зад вытрем.

— Силу для этого надо, — произнес Роман. — Разговорами власть не проймешь.

— Силу? А мы-то кто? Не сила разве? Из одного нашего села добрый полк наберется. Только кого мы защищать будем: себя или временных правителей? Я маракую, что себя. Вот вы пашете, сеете, сено косите, хлеб убираете. Хозяевами считаетесь. А какие вы хозяева, когда главного-то и нет у вас. Земли нет. Вы арендаторы. Раньше у царя брали землю в аренду, теперь — у омских буржуев. А с чужого коня — среди грязи долой. Возьми бор, к примеру. Чей он? Твой? Мой? Нет! Был Миколкин. Царя прогнали, а что переменилось? Пока Советы правили, пользовались крестьяне бором. А теперь приказ пришел: не трогать ни одного сучка. И слух есть, что хочет новая власть вернуть Касмалинский бор царской фамилии. Вот оно что, братва!

— Ладно. Верю тебе, Петро, — согласился Яков. — При Советах декрет был о земле, чтобы справедливо поделить ее между хозяйствами. Правильный декрет. Все мужики хвалят его, а почему никто, кроме вас, кустарей, не пошел в защиту Советов?

— А ты разве против?

— Нет. Советская власть мне ничего плохого не сделала.