Половодье. Книга первая

— Значит, всех пороть надобно!.. Всех!.. Всех!..

Никита спрятал в пригоне винтовку и шашку, чтоб чего не натворил Антон вгорячах. И только потом развязал сына.

— Спасибо, батя! — кротко сказал Антон. — Научил меня уму-разуму. — Посиневшие губы его дрожали. — Благодарствую! — И снизу хватил отца кулаком в челюсть. Звонко лязгнули зубы, и Никита отлетел к стене.

Илларион встал между отцом и братом. Тогда Антон кинулся из дома, прыгнул на коня и без рубашки, с окровавленной спиной ударился в сторону Кукуя, к Александру Вербе.

Придя в себя, Никита Бондарь не досчитался четырех зубов.

24

Пантелей Михеев снова почувствовал себя хозяином. Расцеловав жену и дочь, он тут же спросил, уродилась ли ярица. Что-то мало на полях соломы. А уж известно, какой стеблестой, такое и зерно.

— Урожай, слава богу. Сорок мешков намолотила, — ответила Аграфена, приглаживая поседевшие волосы на Пантелеевом виске. — Спасибо Максиму Александровичу Сороке. Он помог. Сначала свое смолотил, потом наше. По соломе нынче судить нечего. Свезли в село много снопов, как разненастилось.

— Значит, помогает Максим?

— Не забывает, — многозначительно проговорила Аграфена, взглянув на прилипшую к отцу Нюрку. Та вспыхнула вдруг и спрятала лицо в полушалок. Мать кивнула на смутившуюся дочь. Пантелей догадался.

— Это хорошо, что не забывает, — протянул он.

— Как к родне своей, так и к нам, — продолжала Аграфена.

— Максим — чувственный парень. Считай, полтора года с ним в одном полку служили и, окромя доброго, нечего о нем вспомнить. Дядей Пантелеем звал, а уж ходил в старших унтер-офицерах. Да-а…

Потом в сопровождении домашних Пантелей вышел во двор. Ощупал сметливым взглядом телегу, стоявшую у огуречника. Мысленно похвалил жену. Колеса и оглобли новые. Вот еще бы поставить телегу на железный ход да оковать подушки.

Заглянул в пригон, потрепал буланого мерина по шишковатой шее, проверил, не побиты ли плечи и спина. Конь узнал хозяина: весело замотал головой, роняя с губ зеленую пену.

— Стар стал Буланка. У поручика испрошу, чтоб на мою Гнедуху поменять. Она в самой силе.

Больно сжалось сердце при мысли, что через день — другой снова придется покинуть родной дом. Как во сне увидит Пантелей все это, и дальше. Ходят слухи, что отсюда опять на Ярки тронутся. Будто бы переформирование предстоит.

Село понемногу приходило в себя после оцепенения, которым встретило отряд Мансурова. Запели журавли колодцев. Заметался по дворам многоголосый говор. Где-то неподалеку пронзительно взвизгнула свинья. Любят атаманцы вкусно поесть. Не просят у мужиков закуски — сами берут. И выпить любят.

Берегитесь теперь, покровчане! Не жалейте для атаманцев ни самогонки, ни другого угощения. Хуже будет, коли станут искать и найдут. Тогда уж не отвертишься. Может, и не пустят в расход, а с шомполами познакомят. В гнев придут — порют и виноватого, и правого, потому как разбираться некогда. А жаловаться будешь — еще добавят, чтобы знал, с кем дело имеешь.

Остерегайтесь, мужики, но особо девок берегите. Уж больно охочи до них атаманцы. Нет у них жалости никакой и соображения, что душу человеческую губят.

За Нюрку Пантелей спокоен. Он сам ей защитник. За ним Нюрка, что за каменной стеной. А уж и девка выросла! Недаром Максим Аграфену ублажает. Лаком кусок Нюрка, что и говорить!..

Забарабанили в ворота. По двору прокатился грубый, нетерпеливый голос:

— Эй, хозяевы! Есть кто живой? Хо-зяевы!

— К тебе, Пантелеюшка, приехали, однако.

— Не должно быть. Мне только завтрева к поручику, — сказал Пантелей. — А гостей я не созывал к себе.

Стук повторился. Теперь он был еще настойчивее.

— Хозяевы!

Пантелей вышел из-под навеса. Увидел за забором головы двух всадников, сердито спросил:

— Чего надо?

— А! Это ты, дядька Пантелей!.. Мы хватеру ищем, на постой определиться, — заговорил один. — Ты вроде обстоятельно устроился. Вдовушку нашел? И дочь-то у нее чисто смородинка какая. Нас не примешь в компанию?

— Проваливай дальше! — У Пантелея побагровел и задергался шрам на седом виске.

— Чего сердишься? Сразу уж и надулся!

— Жена она мне, — сдерживая ярость, Пантелей кивнул на Аграфену.

Конники засмеялись, понимающе переглянулись.

— Ох, и заливаешь ты, дядька! Да у меня таких жен в каждом селе по десятку, а в городе и по сотне будет, — заметил второй. — Да не бойся. На старую не позаримся. Тебе оставим! С молодкой ба побаловаться!

Пантелей рванул из ножен шашку. В два прыжка оказался у калитки. И тут только поняли атаманцы, что промахнулись. С места пустили коней в галоп. Лепешками жидкой грязи, брызнувшей из-под копыт, обдало Михеева.

— Ну, погодите же! — Пантелей погрозил конникам шашкой.

Аграфена с благодарностью посмотрела на мужа. Подошла к нему, играя бедрами.

— Умойся, Пантелеюшка, да поешь. Голоден, поди?

Привычным движением он вытер шашку о лист лопуха, всунул ее в ножны и, недовольно посапывая, направился в дом. На крыльце долго и сосредоточенно катал голик подошвами новых яловых сапог.