— Нашим знаменем должно быть упорство. Любой ценой необходимо продолжать наступление. Если до октября большевики не усилятся против Деникина, он возьмет Москву. Что у вас, Михаил Михайлович? Оставьте, я подпишу… В армии уже не единичны случаи заболевания тифом. У Лохвицкого и Пепеляева они принимают массовый характер. Свяжитесь с Дитерихсом и фронтовым лечебным управлением. Пусть принимают самые энергичные меры. Тиф может оказаться губительнее большевистских пуль.
Когда за Комеловым мягко закрылась дверь, Колчак вдруг спохватился, что не сказал ему главного. Адмирал никогда не страдал рассеянностью. Наоборот, он бывал собран и абсолютно точен в мыслях, в поступках, в речи. Что же это? Симптом старости, первый ее звонок? Рано, ему еще всего сорок пять. А может быть, уже сорок пять? Вероятно, он просто переутомился за последние, очень тяжелые для него, дни. Экспедиция в Ледовитый океан теперь кажется ему курортом. Впрочем, курорт — это ласковое море с рыбачьими лодками до самого горизонта, теплый ветер и яркие цветы, много цветов. Или маленький японский городок Никко, где Колчак отдыхал с Анной Васильевной год назад. Его призвали в Россию англичане. Генерал Альфред Вильям Фортефью Нокс. Кстати, он хорошо спит, мистер Нокс. Он всегда хвастается своим крепким сном. Его нервы в порядке.
Колчак резко встал и отошел к окну. Армии необходима помощь в вооружении и обмундировании. Очень нужно теплое белье. Нужны оборудование для лазаретов и медикаменты. Англия и Франция должны доставить в Сибирь все это как можно скорее.
Колчак позвонил и широким жестом пригласил за стол вошедшего Комелова. Заговорил, жестко чеканя слова:
— Пишите, Михаил Михайлович. «Лондон, Уинстону Черчиллю, военному министру Великобритании. Омск, 16 сентября девятнадцатого года. Считаю отрадным долгом выразить Вашему превосходительству глубокую признательность за ту материальную и сердечную поддержку, которую Великобритания неуклонно оказывала нашей армии, ныне собравшейся с силами и перешедшей в решительное наступление против врага. Александр Колчак, верховный правитель России». Все. Телеграмма должна быть доставлена в Лондон срочно. Для этого используйте все каналы связи.
Вошел и склонил голову в поклоне Андогский. Колчак поспешил навстречу генералу, протянул ему руку. Провел Андогского к столу:
— Рассказывайте.
Подтянутый, быстрый в движениях, Андогский повернулся к Колчаку, вскинул водянистые глаза.
— Для священной войны с большевизмом закончили формирование первые дружины «Святого креста» и «Зеленого знамени». Из достоверных источников известно, что чуть ли не все мусульмане идут в добровольцы, так как коран осуждает большевизм.
Колчак рассмеялся, переглянувшись с Комеловым, сказал с горечью:
— И вы верите, генерал, сплетне? Мы не можем собрать в армию русских, а инородцы идут добровольно? Чепуха! Коран? Во времена Магомета, к счастью, не было большевиков, и вы не найдете в коране суры о большевизме. Скажите лучше, эти формирования дадут нам хоть одну боеспособную дивизию? Или это — символика и бутафория? Понимаете ли, я хочу знать в точности, с чем имею дело.
— Пока что в дружинах примерно восемьсот человек.
— Хорошо. На большее я и не рассчитывал. Тем не менее наша задача — проводить работу по формированию дружин и дальше. Для солдат и штатских повсеместно организовать чтение лекций о заветах великих полководцев, о назначении и долге солдата. Еще что у вас, генерал?
— Во Владивосток прибыли две эскадрильи французских военных аэропланов. «Сопвичи» и блиндированные «Сальмсоны».
— Когда они будут на фронте?
— Через неделю, не раньше.
— А мы продержимся эту неделю? — у Колчака насмешливо засветились глаза.
— Определенно, — в тон ему ответил Андогский.
…Нокс спал хорошо. Спал Жанен. Спал и майор Кошек, благополучно отправивший чехословацкие легионы на восток. А Колчак не спал. Осенний ветер завывал под окном, посвистывая в ветвях кленов и акаций. В столовой били часы, и их звон гулко отдавался в коридоре. Вслушиваясь в эти звуки, Колчак думал о предательстве Гайды, который возил с собой в вагоне эсеров и намеревался стать диктатором в Сибири. И все же Гайда был менее опасен, чем вооруженные многочисленные отряды Мефодьева, Гомонова, Щетинкина и других большевистских агентов. Нельзя терпеть их разгула по тылам. К шайкам партизан пора применить самые суровые меры. Если понадобится, то бросить против них все тыловые части и раздавить, сровнять с землей мятежные гнезда!
Назавтра верховный правитель пригласил к себе ротмистра Шарунова и генерала Матковского. Они явились в ставку одновременно, и Колчак принял их, отложив все другие занятия.
— Докладывайте о результатах операции по уничтожению отряда Мефодьева, — сухо сказал он Шарунову, привалившись боком к столу.
Шарунов вытянулся, звякнув шпорами, и заговорил. Он волновался. Колчак заметил, как дрожат его пальцы. Видимо, дела у контрразведки не блестящи. Этого, впрочем, следовало ожидать. Жандармы слишком самоуверенны и тупы для того, чтобы работать гибко и оперативно, как требует время.