Половодье. Книга вторая

Но и с этой стороны шли казаки. Меж кустов мелькали красные околыши фуражек. И вдруг в упор ударил пулемет. Пули дождем рассыпались по веткам, запели над водой. И, ломая прибрежный лед, разведчики бросились в камыш.

Роман по горло забрел в озеро, встал, увидев рядом головы Бандуры и Михеева. В полусогнутой, высунувшейся из воды Пантелеевой руке был карабин.

— Там… два патрона… на всякий случай, — постукивая зубами, проговорил Пантелей.

— Сгинем мы… мыслимо ли… — сказал Бандура.

В двух-трех саженях виднелись чьи-то вихры, а дальше шапка и еще шапка. Люди оцепенели.

— Ломайте камышинки… Ежели начнут стрелять, нырять будем… Уйдем… под воду, — негромко произнес Пантелей.

Едва он сказал это, с берега гулко хлестнули по озеру пулеметы. Засвистали и протяжно завыли пули. Роман окунал голову и был под водой, пока хватало воздуха.

Холод обжигал тело, свело руки и ноги. Шумно стучало сердце. Казалось, оно вот-вот не выдержит и разорвется.

Пулеметы смолкли. Роман огляделся. Головы Бандуры над водой не было. Плавала только его папаха, мохнатая, похожая на большую черную кочку.

— Царство… ему небесное, — прошептал Пантелей, отодвигаясь от папахи.

На берегу загорелись костры. Они были разложены вокруг озера. У костров, приплясывая, грелись казаки, возбужденные скорой и легкой победой. До разведчиков доносились насмешливые, злые голоса:

— Выходите обсушиться, краснозадые!

— Скажите теперь, как вам Советская власть ндравится!

— Плавайте, большевички, плавайте! Утра ждите! Мы на лодке к вам в гости приедем.

Полушубок у Романа раскис и оттягивал плечи. Роман снял его. Полушубок булькнул, закрутился, как живой, и камнем пошел ко дну.

— Подержи карабин… Я тоже разболокусь, — попросил Пантелей.

— Уходить… нам… надо, — застывшими губами едва выговорил Роман.

Они поснимали и сапоги. И потихоньку побрели по камышам, скользя ногами по дну. Вот Роман наткнулся на чей-то труп. Невольно отпрянул от этого места. Но вот еще труп.

— Пройди-ка… дядя… туда. Бросать-то ребят нельзя. Вместе выбираться надо, — сказал Роман, вглядываясь в полумрак.

Но никого не нашли. И решили уходить вдвоем. Приблизившись к берегу, Роман выглянул из-за осоки. От костра к костру ходил часовой.

Они выждали, когда часовой отойдет подальше и выползли на берег. Хрупкий ледок звонко потрескивал под ногами. И Роман замирал при каждом таком звуке.

— Давай сюда! — шепнул Пантелей.

Метнулись в кусты. Часовой прошел мимо, постоял невдалеке, повернулся и опять стал удаляться. Стараясь ступать осторожно, Роман и Пантелей направились туда, где по их расчетам была кромка бора.

Они шли долго по хмурым сограм. Скорее не шли, а скользили, как тени, зорко озираясь по сторонам. Наконец, сосны расступились и открылась степь, безмолвная, стылая. Вдоль бора тянул ветер, донося запах полыни.

— Давай поснимаем гимнастерки и штаны. Скорее обсохнем, — предложил Пантелей.

Сняли. Пошли в исподнем. Но это их не согрело. Наоборот, озноб усилился. Он сковывал движения, проникал в грудь, в мозг.

Но вот Роман увидел стог. Можно забраться в сено и хоть немного отогреться. Свернули на кошанину. Она колола и в кровь царапала ноги.

Однако оказалось, что этот крюк они сделали напрасно. В стогу кто-то ночевал. Рядом виднелись воткнутые в землю вверх острием пики. Немного в стороне маячили расплывчатые фигуры пасущихся коней.

Из стога слышались приглушенные голоса, несколько мужских голосов.

Роман молча тронул Пантелея за руку. И они опять пошли, направляясь к дороге.

Небо посерело, когда Роман и Пантелей, вконец иззябшие, вошли в Галчиху. На окраине села они не встретили ни души. Но улицы и дворы были забиты подводами.

«Сколько беляков понаехало», — подумал Роман.

В одной избе заметили свет. Подойдя к палисаднику, через ограду заглянули в окно. Рослая, большегрудая баба топила печь. Отчаялись зайти в эту избу и попроситься обогреться. Уже не было сил.

— А если там солдаты? — встревожился Роман.

— Все равно помирать.

Баба встретила их неласково. Фыркнула, оглядев с ног до головы.

— Бесстыжие! — подбоченилась она.

— Тише, тетя, — попросил Роман, скользнув взглядом по разбросившимся на полу шинелям и полушубкам. И здесь были солдаты, много солдат.

— Ты чего меня уговариваешь! — зашумела баба, хватаясь за кочергу.

— Тише! — повторил Роман, отступая к двери. Ну, и проклятая ж баба!

В углу кто-то завозился, ахнул приподнимаясь.

— Завгородний! Роман! Ты откуда такой?!

Это был голос Кости Воронова.

36

Над Омском бушевал буран. Город тонул в снежной пыли, мрачный, жалкий, как пропившийся кутила. У магазинов опущены жалюзи, пустуют рестораны, гостиницы, правительственные учреждения. Эвакуировались на восток союзники, министры, семьи офицеров, чиновников и все те, кто боялся прихода большевиков. Много поездов с беженцами растянулось по Сибирской магистрали от Омска до Иркутска. Поезда шли в неизвестное.

По узким улочкам, приседая на ухабах, сквозь буран пробирался адмиральский «Роллс-ройс». Рядом с водителем, нахохлившись, сидел Колчак. Он был в барнаулке и серой папахе. Потухший взгляд устремлен куда-то вдаль. Плотно сжаты бескровные губы.