Половодье. Книга вторая

Отряд Мефодьева вошел в село с песнями. Бойцы устали, но в их глазах светилась радость первой большой победы над врагом. Теперь это была не горстка отчаянных людей, а сила, которой боялись белые. Почти у каждого — винтовка или наган. Любуйтесь, покровчане, своими героями! Смотрите, как лихо сидят они в седлах — не хуже казаков: руки в бока, шапки и папахи набекрень. У редкого нет на груди красного банта.

Роман завернул домой. Первой его увидела в окно Любка. Выскочила за ворота и, не дав Роману спрыгнуть с коня, прижалась к ноге мужа — совсем девчонка. Она молча смотрела на него и улыбалась. Нет, никогда не была Любка такой счастливой. Даже на свадьбе не было в ее сердце столько радости, как теперь. Через многие недели тоски и нетерпеливого ожидания пришла Любка к этой встрече.

Роман нагнулся, привлек к себе жену и поцеловал. Он видел в ее глазах и радость, и усталость. Он погладил Любкины косы, но — странное дело — снова подумал о той, другой. Ему было хорошо с Любкой, все время он скучал о ней. Но отдаться до конца этому чувству мешала Нюрка. Он не мог оттолкнуть ее от себя и забыть.

Снова, в который уж раз, пронеслось воспоминание… Темная ночь в партизанском лагере. Где-то неподалеку похрапывают кони, а у самой щеки горячее дыхание Нюрки. Она была в теплой шали, пахнувшей полынью и весенней свежестью. Роман откинул шаль и тонкая прядка волос затрепетала на ветру. Казалось, эта прядка рвалась к Роману. Ее давно не трогала нежная мужская рука. Может быть, еще с той поры первой встречи, когда Роман провожал Нюрку с гульбища. Максим? Ну, и что ж! Он ушел из Нюркиной жизни, она сама хотела этого. Значит, не было Максима, совсем не было.

А ночь была, радостная, неповторимая. И ее не вычеркнуть из памяти ни Роману, ни Нюрке.

Вот почему даже сейчас, вместе с Любкой, он не мог уйти от того, что случилось, не мог уйти от самого себя. И не только не мог, но и не хотел.

Ни отец, ни мать не надоедали своими расспросами Роману: он спешил. Отряд готовился преследовать карателей.

Домна собрала на стол и села напротив сына. Ее лицо было грустным. Оно, казалось, говорило: «Вот пришел ты и снова расставанье. И снова будет больно. Может, я не покажу людям эту боль, не к чему это, но ты, сынок, знаешь, как трудно мне».

Отец пятерней кучерявил бороду. Глядя на Романа, он гордился, что вырастил такого молодца. Горяч, весь в деда Артема. Этот не посрамит рода Завгородних. Пусть воюет, на то и мужик.

Вместе с тем, Макару Артемьевичу было жаль Любку. Он чувствовал, как Любка страдала без Романа, старался утешить ее. Мол, скоро совсем вернется Роман и станете жить вместе. Да разве скоро кончится эта потасовка!

— Выходит, Галчиху взяли. Так-так… Ну, и хорошо, — говорил отец, прохаживаясь по комнате.

— Взяли, тятя. Ревком у власти поставили заместо управы.

— Та-ак…

Когда Роман менял в горнице белье, отец шепнул, кивнув на прихожую:

— Мирно живут. Ты за Любу не беспокойся.

— Я знаю, — улыбчиво ответил Роман. Тут же он завалился спать, наказав, чтоб к вечеру его разбудили.

В сумерках отряд покидал село. Оставались лишь лазарет да обоз. Больных разместили по избам и приставили к ним фельдшера Семена Кузьмича. Ему помогала Нюрка.

Любка проводила Романа до площади, а когда колонна тронулась, долго махала ему платком. Среди провожающих она увидела Якова, Петруху и Семена Волошенко. Они тоже оставались в Покровском.

— Передай нашим, что вот управлюсь и забегу, — наказал Яков Любке, направляясь к сборне, над которой уже трепетал красный флаг.

Выставив часовых из взвода Волошенко, Петруха позвал на совет Семена и Якова.

Бросив на стол кисет, комиссар потер больной глаз и начал, не спеша:

— Значит, хлопцы, завтра ставим в Покровском революционную власть. С утра соберем сход и решим, кого в ревком. Объявляем призыв в свой отряд и в сельскую дружину. Винтовок и дробовиков на всех не хватит. Будем ковать пики. Это твоя забота, Яша. А ты, Семен, отвечаешь за товар. Никому ни одного аршина. Понял?

— А то как же? — вопросом ответил Волошенко.

— Ну и гадюку мы пригрели у себя на груди! — Петруха не мог не высказать того, что больно хватало за сердце. Теперь ясно, что Мирон Банкин никакой не председатель Совдепа, а провокатор. Он все время держал связь с милицией.

Послав Мирона в Покровское, Петруха знал, что тот расскажет обо всем Качанову и карателям. Они устроят в селе засаду. Расскажет, если он предатель. Так и вышло. Из колка Петруха и Яков видели, как спешно выступили на Покровское белые, а в Галчиху ехали объездчики. Качанов решил действовать хитрее Марышкина. Но эта хитрость обернулась против него самого. Отряд Мефодьева занял оба села.