Половодье. Книга вторая

— Ты Петруху Горбаня знаешь? — продолжал Костя. — Так он стреляет с левой руки. Ясно?

Весь день кошмар мучил Нюрку. Надо ж было присниться такому! Все переплелось, и не поймешь, что к чему. Что-то невыразимо-жуткое открылось Нюрке во сне. Открылось так ясно и ощутимо, как наяву.

Снова и снова ее воображение рисовало образ прощающегося с ней Романа. А в ушах звучал голос:

— Анна Пантелеевна!

Нюрка ждала встречи с любимым. Когда он спрыгнул с коня у ревкома, ей захотелось подбежать к нему. Этот порыв был таким сильным, что Нюрке стоило многих усилий подавить его. Нет, на людях она не покажет своей любви к Роману. Пусть только они вдвоем будут знать, сколько душевной теплоты и ласки украла Нюрка у счастливой соперницы.

Потом Роман прошел через площадь в лавку. Из окна лазарета с замиранием сердца глядела Нюрка вслед ему, и было ей так радостно, так светло и уютно в большом мире! Эту радость нельзя сравнить ни с чем, она одна такая всеобъемлющая, как одно солнце.

Нюрка надеялась: заглянет Роман в лазарет. Может, Костю завернет попроведать. Зашел бы хоть на минуту, чтоб Нюрка прочитала в его глазах, тот ли он, каким был в степи. Боялась она, а вдруг и той ночи не было, а вдруг все приснилось.

И еще приходил на память вчерашний разговор с Агафьей Марковной. Остановила купчиха Нюрку и вкрадчиво зашептала, озираясь по сторонам:

— Дура, ничего не понимаешь! Отец родной у тебя служит верой и правдой законной власти, а ты бандитов лечишь. Лечи их, лечи, милая, чтоб они родителя твоего ухлопали. Хватит, пожил он на свете, дочку вырастил. Уходи, Нюрка, от стыда и позора! Все бабы над тобой смеются.

— Ну и пусть! — дерзко ответила Нюрка.

— Даст бог, вернется родитель, он отблагодарит тебя. Схватишь шомполов!

— И схвачу, а ваше какое дело?

— А ты ему вдобавок сураза нагуляй. Вот радости-то будет! — Агафья Марковна, с упоением закрыв глаза, покатилась со смеху.

Нюрку взорвало — она в сердцах выкрикнула:

— Копна ты! Смеяться и то не можешь — жир в тебе хлюпает, — и пошла прочь.

Да разве Нюрка может покинуть лазарет! Он лег на ее плечи трудной, но желанной ношей. А что бабы смеются — наплевать.

Помогала Нюрка Семену Кузьмичу, а думала о другом — то принесет воды вместо дров, то спутает порошки. Сконфуженная, стояла она тогда перед фельдшером. А он смотрел на нее поверх очков, качал головой:

— Влюбиться изволили? Как специалист, ставлю безошибочный диагноз: любовь. Лечить болезнь можно многими средствами, но ни одно из них не гарантирует стопроцентного выздоровления.

Нюрка смущалась еще больше.

Роман не пришел ни в этот день, ни назавтра. Нюрка знала, что он в Покровском. Значит, не хочет видеть ее, а ей нужно так много ему сказать! Хотя ничего она не скажет, будет смотреть на Романа и молчать.

Но вот вечером всхрапнул конь за воротами, и Нюрка выскочила на крыльцо. Она не ошиблась — это был Роман. Он остановился в полосе света, лившегося через окно, и смотрел, что делается в доме. Искал взглядом Нюрку.

— Я здесь, — полушепотом сказала она, спускаясь с крыльца.

Подошел какой-то вялый, разбитый. Зарылся лицом в ее косынке.

— Я не могу больше, — выдохнул он.

Нюрка ни о чем не спросила Романа. Ей было все понятно. Главное — он был рядом с нею, самый родной, единственный. Он пришел к Нюрке. Он должен был прийти и пришел.

27

Штабисты сидели, опустив головы. Петруха задумчиво рассматривал желтые от махры пальцы, царапая кожу ногтем. Ему, как и всем в штабе, было неприятно. Формирование Повстанческой армии шло хорошо, крепла дисциплина, и вдруг снова дикий случай. Об этом надо было поговорить сегодня.

Два дня назад начальнику Главного штаба Антипову доложили, что в одном из домов загуляли мотинские мужики. То ли поминки по утопленному попу справляли, то ли какая другая причина, но самогонка лилась рекой. Нужно было пресечь пьянку. Антипов собирался одернуть их сам, но тут подвернулся Семен Волошенко. Подвернулся на грех.

— Пойди туда и устрой им такое похмелье, чтоб на всю жизнь запомнили! — распорядился начальник штаба.

— Возьму с собой пару хлопцев, и мы напоим их досыта, — весело пообещал Семен, прыгая в седло. Приказ Антипова пришелся ему по вкусу. Эх, и узнают же мужики, как пьянствовать в революционной армии!

Здоровых парней подобрал Семен в помощники. По пути договорились выпороть самого пьяного. Пусть потом сучий сын главнокомандующему жалуется.

Встретили их радушно. Семена не раз видели среди штабистов. Спешили, гурьбой поволокли за стол. Но, войдя в избу, Семен уперся, как бык, и властно показал на захмелевшего тощего мужичонку:

— Этого выпорем, а вы, пьянчуги, смотрите!

— Пошто так? — простодушно поинтересовался кто-то из мужиков.

Семен не ответил. Он искал в избе плетку, пока его помощники раскладывали на сундуке жертву. Мужичонка, ничего не поняв, обнимал парней и бормотал что-то любезное и хвастливое.

Остальные вились вокруг Семена. Кричали наперебой. Кто подносил ему рюмку, кто лез целоваться, кто угодливо посмеивался.

— Да есть у вас плетка или нет? — сердито спросил Семен.

Тут до кого-то дошло, что замышляют гости. Раздалось жалобное: