Половодье. Книга вторая

— Что хотите, то и делайте. Но так дальше нельзя, — горячился Семен Кузьмич, допекая Гаврилу. — Принимайте самые неотложные меры!

Обхватив покалеченными пальцами лохматую голову, Гаврила размышлял, как быть. Задумчивый ходил из угла в угол Яков.

— Да-с! О раненых нужно проявить максимум заботы!

Ревкомовцы понимали это без Семена Кузьмича. Конечно, раненый, что ребенок. Простыл, недоел или недопил — и кончился. Никакое леченье впрок не пойдет, когда положить человека некуда.

Уж свои партизаны — ладно. Не о них речь. Не так много партизан. А вот белых по бору насобирали пропасть. Что до Якова, то он бы не стал лечить атаманцев. Знали, на что шли.

— Белые тоже не скот, — как бы прочитав его мысли, сказал Семен Кузьмич. — По всем законам гуманности их нельзя бросать на произвол судьбы.

Яков с досадой махнул рукой. Понятно, мол, да от этого не легче.

— А что если нам занять под лазарет Народный дом? — встрепенулся Гаврила.

— Помещение просторное, — оценил фельдшер. — Однако, насколько мне помнится, там всего одна печь. Не подходит!

— Не горячись, Семен Кузьмич. Печи сложить можно. Давайте-ка лучше осмотрим его, — предложил Яков.

— Где же ключи? — шарил в столе и в шкафу Гаврила.

Ничего не нашел. Послали за ключами от Народного дома к бывшему старосте Касьяну Гущину.

Пока ждали посыльного, на сборню ввалилась компания баб во главе с Морькой Гордеевой. Осадили скрипучий председательский стол, зашумели.

— Говорите толком, чего надо! — сердито прикрикнул на них Гаврила.

— Скажи ему, Морька.

Сорвав с плеч цветастый кашемировый полушалок, Морька взмахнула им, словно хотела отогнать мух от Гаврилы, и заговорила решительно:

— Тише, бабоньки!.. Я скажу, ить не побоюсь! А надо нам молиться, грехи свои перед господом богом отмаливать.

— Ну, и отмаливайте! Я-то причем? — удивился Гаврила.

— Как ты ни при чем, дядька Гаврила! А не тебя ли отец Василий боится!

— Да пошли вы от меня подальше вместе с ним!

— Никуда мы, бабоньки, не пойдем, — степенно рассудила Морька. — А ежели пойдем, так вместе с тобой, дядька Гаврила, к батюшке. Ты скажешь ему, чтоб отводил службу.

— Ладно. Черт с вами. Зовите его сюда!

— А он не может. Говорит, из дома носа не высуну, пока не позволишь. Пойдем к нему, дядька!

— Вы с ума спятили, что ли! Есть мне когда попа уговаривать! А ну, убирайтесь отсюда!

Но бабы не тронулись с места. Тогда Гаврила поднялся и вместе с Яковом и Семеном Кузьмичом отправился к Народному дому. Бабы ринулись за ним.

Ключей у старосты не оказалось. Касьян пришел сам и посоветовал:

— Ломайте замки! Или лучше пробой ломом выдернуть. Не помню уж, когда и кто открывал Народный дом. Наверно, еще тогда открывали, как Николку-царя сбросили.

Семен Кузьмич принес из дома топор, и Гаврила ловко взломал двери. Затхлый воздух ударил в нос. На подоконниках, на полу и лавках лежал серый слой пыли. Под высоким потолком мельтешил крылышками воробей, залетевший через выбитую шибку окна. По углам — мохнатые бороды тенет.

— До сотни человек поместить можно, — определил Гаврила. — Посреди мы сложим голландку, и большие печки по бокам. Вставим двойные рамы. Тепло будет. А из скамеек топчаны поделаем.

— Я найду печников, — сказал Яков, царапая пальцем пыль на стеклах. — Кирпич есть в лесничестве.

— Ну, как? Подходяще? — спросил Гаврила у фельдшера.

— Тут работы — пропасть! До весны хватит!

— Не затянем, — пообещал Гаврила и накинулся на баб: — А вы чего тут!

— Ить мы ж от тебя, дядька, не отступимся, доколь не сходишь к отцу Василию, — подбоченясь, проговорила Морька. — Тяжко нам грехи носить при себе, оттого и просим.

Гаврила плюнул. Вот прилипли, настырные! Ну, что с ними поделаешь! И вдруг он озорно хлопнул себя по лбу.

— Схожу к вашему отцу Василию! Но уговор, бабы: приведете в порядок Народный дом, помоете, побелите. С каждой, кто пойдет в церковь, по два мешка для подушек и матрацев. Шить тоже вам. Вот так, — Гаврила с усмешкой косо посмотрел на баб.

— Сделаем! — зашумели те.

— Так бы и сказал сразу!

— Да нешто мы чурки какие. Соображаем, поди, что все энто для мужиков наших.

— А у кого мешков нет, как быть?

— Дерюги тащи! — подсказал Яков.

— Что принесете, все хорошо, все сгодится, — глядя поверх очков, зачастил Семен Кузьмич, довольный таким оборотом дела.

— Но помните: уговор дороже денег! — сказал напоследок Гаврила, выпроваживая баб на улицу.

К попу Яков и Гаврила пошли, не мешкая. Бабы гуськом тронулись за ними, держась на некотором расстоянии.

— Ловко ты их уговорил, — шепнул на ходу Яков.

Гаврила засмеялся.

Отец Василий сказался больным. Он сидел в горнице за псалтырем, укутав ноги клетчатой шалью. Охал, тяжело поворачиваясь на белом плетеном стуле, крестился:

— Избавь, господи, раба твоего от недуга!

— Ладно тебе. Потом здоровья намолишь. Некогда нам. — Осторожно, на одних носках, проходя в горницу по половичкам, чтобы не наследить, сказал Гаврила. — Зачем баб ко мне подсылаешь? Почему сам не придешь?

Отец Василий страдальчески поморщился, отбросил псалтырь на прибранную, взбитую постель, схватился за бок: