Половое воспитание Августа Флана

Ласково и бережно она обхватила пальцами шейку головки и потянула книзу и чуть вверх. Вторую ночь подряд женская, настоящая рука касалась его члена. И как!.. От возбуждения и перевозбуждения клинок чуть не оторвался от чресел. Он дернулся резко и с ее помощью попал прямо в ложбину. Она мгновенно сжала груди с боков ладонями, и Август почувствовал его зажатым в нежном тесном тоннеле, в каком еще никогда не бывал. И что такое блаженство существует в мире — он и не думал.

Теперь весь его ствол был сжат щеками-ядрами ее груди, только кончик головки, нацеленный на подбородок, вырывался — торчал наружу, овеваемый воздухом.

— Тебе нравится так? — полушепотом спросила она.

— Очень, очень, — не выдержал он.

— А ты знаешь, что дальше делать?

— Нет, — признался Август.

— Начинай медленно двигаться вверх, потом вниз. А я буду помогать тебе, сжимая и разжимая груди. Только не бойся ничего, чтобы потом ни случилось… Обещаешь?

— Обещаю.

Он не представлял, что такое страшное он может почувствовать и почему этого нужно бояться. Он сделал первое движение — вверх. Она сжала груди сильней и не дала ему вырваться наружу. Вниз — она ослабила зажим, зная, что он вернется наверх, когда… После первых трех движений он почувствовал невероятное, неземное, неведомое блаженство. Он давил вниз и вверх все сильней, и она поощряла его сжиманием груди. Он вдавливался в нее и рвался опять наверх, и Томила снова поддерживала его, вовремя искусно сжимая груди. О как дико, нечеловечески возбуждало его это трение. Он бился, как в сладостной долине, и только самый конец его головки получал редкую возможность ощутить глоток воздуха, едва не утыкаясь ей в подбородок. Так сильны были его рывки, уже похожие на таран, набирающий безумную скорость.

— Еще, еще, — поощряла она нежно, — все правильно. Только не останавливайся!

Он двигался теперь большими рывками, скользя в унисон с ее восхитительной, сводящей его с ума грудью и полностью вжимаясь между ее полнолуниями. И единственное, что вспоминал он и о чем думал: как ему остановиться? Потому что очень боялся, что еще рывок, еще скачок — и страшная, сладкая, разрывающаяся волна вырвется из своего ущелья и накроет всё и вся. И учительницу и ученика!

— Еще, еще, — подливала она масла в огонь, — сильней, сильней… Я сожму их покрепче!

Она сжимала, он рвался, все трепетало. Она вся двигалась под ним, бедра ее играли, зажав его колено. Он готов был своим членом пропороть, распороть ее груди и их воздушный тупик и только удивлялся, как ей не больно! Нужно остановиться!! Но где найти такую силу, чтобы прервать сладчайшее. Окончательно забывшись, он обезумел на ее груди. А грудь все жала, мяла, пленяла, сдавливала и не отпускала, пытаясь совершенно слиться с ним, подлечь… но не обуздать, а дико зажать, поглотив внутрь себя.

Он все еще надеялся удержаться на волоске, так как это был уже не урок, а действие, и она явно не учила, а сама получала удовольствие, двигаясь ритмично всем телом, каждой его частью, что-то шепча и прерывисто дыша.

Вдруг все взорвалось… И волна уже шла, шла, и он не мог вырваться из сладкого плена ее груди, да и ни за что не хотел, ствол ощущал неведомую болезненную истому и напряжение, головка начала дико дергаться, словно безумная. И в этом диком последнем сжимании, объятии грудей и его рывке он почувствовал, как из него бешеными толчками стала вырываться лава, которую уже он не мог сдержать. Никакими усилиями. Да и не пытался.

Она накрыла его дергающуюся головку ладонью. И нежно-нежно погладила. В этом поглаживании было какое-то сожаление… И глубоко, глубоко вздохнула. Вся ее грудь была совершенно мокрой. Она взяла край простыни и стала аккуратно, осторожно и заботливо вытирать его, потом свою грудь и возбужденные учением-трением соски.

Они оба перевели дыхание. Она продолжала вытирать его и, делая эти поступательные, отирательные движения непреднамеренно, вдруг ощутила… Август не поверил, но он был возбужден опять. Так же сильно, как первый раз. Томиле понравился его юношеский темперамент. Он стеснялся, находясь в ее руках. Она отпустила его на свободу. И легла.

— И последнее, что я покажу тебе сегодня ночью… Что, наверно, в детстве вы делали друг другу… Это такая ласка. Только не удивляйся: я возьму твою прелесть в ротик и поцелую, а потом отпущу.

Она наклонилась быстро и, прежде чем Август успел что-либо понять или сообразить, стремительно и нежно взяла полностью его головку в свой рот. Втянула и сделала несколько движений. Он чуть не взревел от восторга различных чувств. Вовремя вспомнив, что это урок, и она — учительница.

Август был еще не обрезан и головка была самой чувствительной, нежной и возбуждаемой частью тела. Она неохотно выпустила ее на воздух.

— Я не могу, к сожалению, двигаться дальше, а то ты опять… станешь мокрым. Это сильно возбуждает. — Она подумала. — Это будет считаться неправильно, если я продолжу, и нехорошо. Так как здесь тебе учиться нечему… Ты должен получать удовольствие. Но я хочу, чтобы ты научил этому ее.

— Спасибо, — вымолвил Август.

Она улыбнулась в темноте.