Положение духовного сословия в церковной публицистике середины XIX века

В сложившейся ситуации, при существующих условиях в сфере цензурного контроля, противники Белюстина находились в несравнимо более выгодном положении, ведь их статьи публиковались совершенно легально, в то время как Белюстин не имел возможности публично отвечать своим обидчикам. Однако в защиту свящ. И. С. Белюстина выступил другой, еще более либерально настроенный публицист – Н. А. Добролюбов[256]. Как выходец из духовного сословия, Добролюбов знал на собственном опыте о сложностях священнического быта и, во многом разделяя видение Белюстина, осуждал авторов сборника «Русское духовенство», которые отождествляли обличение частных пороков с хулой на Церковь и Святую Русь. На статью А. Н. Муравьева Н. А. Добролюбов отреагировал публикацией рецензии в журнале «Современник»[257]. Из рецензии ясно – Добролюбов не читал «Описание сельского духовенства» и не знает никого, кто знает хоть что-то об этой книге. Тем не менее, не имея возможности проверить, прав Муравьев в своих суждениях о книге Белюстина или нет, Добролюбов находит в статье «Мысли светского человека…» целый ряд неточностей, противоречивых и даже несправедливых мыслей. Добролюбов оценивает статью как неспособную что-либо опровергнуть по причине того, что в ней совершенно отсутствуют серьезные аргументы и доказательства, а все повествование построено на безосновательной брани раздраженного автора. Позднее, ознакомившись с текстом Белюстина, Добролюбов в статье «Заграничные прения о положении русского духовенства» выступает в его защиту[258]. Ссылаясь на то, что Белюстин в книге «Описание…» говорит только лишь о церковном быте, не затрагивая догматику, постановления Соборов и святоотеческое учение, автор делает вывод, что Белюстин ни под каким предлогом не может быть назван хулителем Церкви и Православия[259]. Свою точку зрения он подкрепляет сравнением Церкви с государством. Добролюбов утверждает, что в официальной печати никто и никогда не пытался опровергать незыблемый принцип Российского государства – самодержавие, поскольку этого не позволит цензура, но, между тем, частные недостатки и злоупотребления чиновников обличались и цензура не имела к этому никаких претензий[260]. Будучи настроен либерально, ратуя за гласность и свободу совести, Добролюбов осуждает цензоров, применивших санкции против священника, который с болью в сердце и с добрым умыслом написал правду о том, что порочит и унижает Русскую Церковь. Среди обвинений в адрес Белюстина часто можно было услышать, что «Описание…» отчуждает паству от пастыря[261], а образованный класс общества провоцирует презирать духовенство. Добролюбов категорически не согласен с данными суждениями. Литература, считает он, не способна сделать ничего подобного в массах, подобные книги не формируют общественное мнение, а наоборот, высказывают его. Отношение к духовенству и без «Описания…» давно сложилось во всех слоях общества: оно отрицательное, и виной этому – сами священники, а не литераторы. В пример он приводит крестьян, которые вовсе не читают, но именно в их среде худшее отношение ко всему духовному сословию. В итоге Добролюбов, хотя и не принимает некоторые суждения Белюстина, считая их неверными, все же соглашается с большей частью его замечаний, а беспричинные нападки, направленные на ограждение народных масс от «лишней» информации, напротив, осуждает.

Другим радикальным критиком, продолжившим дело свящ. И. С. Белюстина, стал сын священника, выпускник, профессор, эконом и инспектор Санкт-Петербургской духовной академии Д. И. Ростиславов. Несмотря на то, что в некоторых энциклопедиях и справочниках имеются сведения о публицистической и иной деятельности Ростиславова, подробного и достойного исследования его личности и литературного наследия с привлечением имеющихся архивных материалов в настоящее время нет[262].