Положение духовного сословия в церковной публицистике середины XIX века

Как и следовало ожидать, Св. Синод, ссылаясь на статьи 37 и 38 Уст. Ценз. и т. XIV Св. Зак. 1857 г., счел невозможным публиковать материалы духовного содержания без предварительной цензуры. Но Поповицкий, по всей видимости, предвидя данное решение Св. Синода, изначально ввел в название вестника слово «общественный», а в программу – целый ряд пунктов, не относящихся к жизни церкви, что и позволило на этапе регистрации обойти 37 и 38 статьи Уст. Ценз., на которые ссылались чиновники. «ЦОВ» как издание, не целиком посвященное жизни Церкви, не должно было быть полностью подчинено духовному цензурному комитету, и на этом основании оно получает право со стороны ГУП МВД издаваться без предварительной цензуры, но с обязанностью отсылать на проверку все, что может повредить Церкви, иерархии и народной духовности[380]. Данное решение полностью удовлетворило главного редактора «ЦОВ», который, имея особую поддержку председателя учебного комитета Св. Синода, уважаемого обер-прокурором Д. А. Толстым прот. И. В. Васильева[381], был готов к дальнейшей борьбе с цензорами и чиновниками Св. Синода[382].

Предварительная программа «ЦОВ» включала в себя такие разделы, как передовая статья, события духовного ведомства, судебная хроника, иностранные известия, императорские указы, дела раскола и пр. Постоянными сотрудниками и корреспондентами редакции, помимо уже известных и опытных публицистов, стали священно– и церковнослужители из различных городов и сел, так что редакция не испытывала недостатка в материалах. Помимо статей публицистического характера, которым отводилась главная роль в вестнике, редактор размещал на страницах газеты так называемые «заметки с мест», то есть разного рода зарисовки, в основном, церковных событий или проблем, которыми очевидцы желали поделиться с широким кругом читателей. Степень объективности, а зачастую и достоверности подобного рода материала проверить было практически невозможно, и нередко подобные заметки провоцировали полемику на страницах издания, развитию которой редактор не препятствовал. С первого же года издания «ЦОВ» зарекомендовал себя уникальной и актуальной газетой для «простого человека», который вместе со статьями, описывающими церковные проблемы, имел возможность читать порой анекдотичные истории, судебную хронику и пр. Кроме того, предоставляя возможность простому духовенству подавать свои статьи в редакцию и публикуя их, Поповицкий успешно экономил на авторских гонорарах[383].

На страницах «ЦОВ» часто можно было встретить статьи на церковно-историческую тематику[384], церковно-политические рассуждения[385], литературные посвящения[386], рецензии[387] и пр. Однако есть темы, которые составляли его основу: быт белого духовенства, включая проблемы его материального обеспечения, гражданских прав и нравственности сословия; отношения с высшей церковной иерархией, помещиками, местной властью и крестьянами; народное образование и участие в нем духовенства; церковный суд; духовное образование; проблемы современного монашества; старообрядческий раскол и сектантство.

С первых же смелых статей стало очевидным, что «ЦОВ» – это новое слово в церковной журналистике России. Вопросы, которые в нем поднимались, были интересны читательской аудитории и привлекали подписчиков, особенно в среде духовенства. Форма обсуждения, выводы и авторская позиция заставили говорить о «ЦОВ» не только читателей, но и редакторов других печатных органов, которые все чаще спорили с Поповицким на страницах своих журналов. Злободневность и смелость рассуждений на тему жизни Церкви и духовенства стали визитной карточкой нового вестника.

Смелость Поповицкого было во многом обусловлена покровительством прот. И. В. Васильева, благодаря которому он чувствовал себя защищенным и практически не прибегал к системе предварительной цензуры. Поповицкий не предоставлял на предварительную проверку духовной цензуры материал, не затрагивающий вопросов догматики и Священной истории, чего не требовалось по закону[388], а также не считал необходимым докладывать содержание статей о быте духовного сословия, духовном образовании и пр. Однако духовная цензура стремилась распространить свое влияние не только на вопросы Священной истории и догматики, но и вообще на все, что так или иначе касалось Церкви и народной религиозности. Различное понимание цензурных правил переросло в длительный конфликт между редакцией и духовным цензурным комитетом[389].