Таким образом, введение русского языка в католическое богослужение – этот «меч обоюдоострый»[702]
– для его сторонников ассоциировалось с успешной лингвистической ассимиляцией белорусов, а для противников – с опасностью прозелитизма со стороны католической церкви. Кроме того, в этой дискуссии столкнулись две концепции русскости. Своеобразное решение проблемы предложили несколько членов Ревизионной комиссии. Член Ревизионной комиссии, автор официальных трудов о польском мятеже генерал-майор Василий Федорович Ратч писал: « и столбы национальности» (подчеркнуто автором), группа членов Ревизионной комиссии признавала необходимость защитить белорусов от полонизации, но отмечала, что замена польского языка русским не даст желаемых результатов: «На высшие сословия, говорящие по-польски, действует польский язык, но его не изгоним из общества, изгнав из костела, а на простолюдина-латинянина, говорящего по-белорусски, действует костел, и польский язык в нем никакого ни патриотического, ни религиозного фанатизма не возбуждает. Для него польская справа – вся в справе костела»[703], и поэтому предложила оригинальное решение – заменить польский язык латинским, который и так употреблялся в литургии, а проповеди читать по-белорусски. Тогда никаких ассоциаций между католичеством и русскостью не возникнет и, что, скорее всего, даже важнее, такое решение приведет к упадку католической церкви в Западном крае[704].Поскольку мнения членов Ревизионной комиссии разделились, дальнейшее решение этого вопроса зависело уже от более влиятельных лиц в структуре имперской власти. Генерал-губернатор К. П. Кауфман, создавший Ревизионную комиссию, в принципе одобрял идею введения русского языка в католическое богослужение[705]
. Правда, попечитель Виленского учебного округа И. П. Корнилов хотел убедить имперские власти в Санкт-Петербурге, что генерал-губернатор «недоверчиво смотрит на популяризацию католичества путем русского языка»[706], но можно предположить, что он в этом случае просто хитрил, пробуя посеять сомнения в отношении этой идеи. Во время обсуждения этого вопроса в Ревизионной комиссии пришли одобрительные для сторонников введения русского языка в католическое богослужение сигналы из столицы: Синод высказался за допущение к переводу на русский язык проповедей М. Бялобжеского и А. Филипецкого. Изданию этих проповедей на русском языке православная церковь все еще противилась. Мотивы остались те же, что и раньше. Издание таких книг, по мнению Синода, могли иметь «последствием распространение их не только в западном крае, но и во всей Империи, и при том главным образом в среде простого народа, предпочитающего вообще книги духовного содержания книгам светским, и, таким образом, могло бы послужить в пользу Латинской пропаганды и ко вреду Церкви Православной»[707].Но с назначением на пост виленского генерал-губернатора Э. Т. Баранова сторонники введения русского языка в католическое богослужение приобрели в его лице серьезного оппонента. Э. Т. Баранов, в принципе не отвергая самой идеи, видел и негативные стороны проекта. К старым аргументам, которые уже звучали раньше: об опасности распространения католицизма на русском языке для православной церкви, о том, что после введения русского языка в католическое богослужение станет сложнее отделить польскость от русскости, – генерал-губернатор добавил опасение, что такими мерами можно настроить против себя народ[708]
. В это же время в Санкт-Петербурге небольшим тиражом (всего 28 экземпляров[709]) была напечатана брошюра «О введении русского языка в римско-католическое богослужение», содержащая четыре записки членов Ревизионной комиссии, возражавших против этой меры.Но позднее, возможно, и Э. Т. Баранов стал более позитивно относиться к введению русского языка в католическое богослужение. Еще во время его службы в Вильне Ревизионная комиссия предложила перевести молитвы за Государя Императора и Августейший Дом на русский язык и запретить их произношение на латинском и польском языках в Северо-Западном крае[710]
.После назначения 2 марта 1868 года на пост виленского генерал-губернатора А. Л. Потапова[711]
инициатива в вопросе о русском языке в католическом богослужении переместилась в столицу империи, где в конце 1869 года императором был создан Особый комитет по вопросу об употреблении русского языка в делах религий иностранных исповеданий. Уже до того были сделаны некоторые шаги, показывавшие направление перемен. В начале 1868 года было дано указание при отправлении духовных треб для воинских чинов католического исповедания вместо польского языка использовать русский[712]. После одобрения Синодом были переведены на русский язык и напечатаны молитвенник («Алтарик для юношества») и требник[713]. Проявляли инициативу и некоторые католические священники[714].