Польша в советском блоке: от «оттепели» к краху режима

Ближайший советник Валенсы, историк и будущий министр иностранных дел Б. Геремек в начале 1989 г. перечислил требования оппозиции к власти: реформа судопроизводства и права (прежде всего — реальная независимость судов), свобода собраний и местных выборов, демократизация СМИ[678]. Экономическая программа оппозиции также была весьма умеренна и совсем не походила на тот план шоковой терапии, который потом воплотило правительство Мазовецкого[679]. В целом преобладающая часть руководства «Солидарности» удовлетворялась реформированным социализмом с частной собственностью и большей областью гражданских свобод, гарантированных легализацией профсоюза. «Демократия» связывалась главным образом с местным самоуправлением[680]. Такая осторожность вызывала гнев непримиримых, которых не допустили к заседаниям (членов Конфедерации независимой Польши, «Борющейся Солидарности», Независимого объединения студентов и др.). Они были раздражены уже самим фактом переговоров с властью, которую, по их мнению, следовало просто свергнуть и судить как преступную. В ответ на эти призывы Я. Куронь заявил в интервью одному из оппозиционных изданий: «Разные люди упрекают нас: вы поддерживаете власть, а ведь лучше немного подождать и выйти на волне забастовок, демонстраций, как бы — во главе вооруженного народа. Я не говорю о том, можем ли мы выиграть. Предположим, такая возможность существует. Это старая сказка: люди связывают с революцией свои надежды, а они не исполняются. И всегда наступает кризис, ненависть, первых революционеров сметают следующие, пока кто-нибудь из них не использует силу против народа… Возможно, другого пути нет. Но наша обязанность — испытать средство, когда всё общество будет организовываться, и изменять порядки постепенно. Задачей политиков является делать всё, чтобы переворот заменить процессом… То, что происходит в Польше — и происходит с согласия Горбачёва — это решающий эксперимент для лагеря. Перед Горбачёвым в Литве, Латвии, Эстонии, в Армении, в самой России стоит та же самая проблема: можно ли прийти к соглашению с представителями тоталитарной власти»[681]. По мнению же диссидента правого толка Л. Дорна (впоследствии — министра внутренних дел), диссиденты вроде Михника и Куроня в силу своего еврейского происхождения очень опасались разгула польского национализма. Дорн следующим образом обрисовал их мышление: «Ну хорошо, сначала повесят Ярузелького и Кищака, а потом на аллее Друзей нам устроят что-то вроде келецкого погрома»[682].

Переговоры за Круглым Столом собрали 57 участников (примерно поровну со стороны властей и оппозиции плюс три представителя епископата, игравшие роль посредников). Они проходили в центре Варшавы, в бывшем дворце наместника Царства Польского (ныне там располагается резиденция президента) с 6 февраля по 5 апреля 1989 г. В ходе драматичных переговоров был выработан следующий компромисс: восстанавливался Сенат как высшая палата польского парламента (его члены избирались в ходе свободных выборов); на 4 июня назначались частично свободные выборы в нижнюю палату парламента — Сейм (65 % мест изначально гарантировалось ПОРП и его союзникам, за остальные места оппозиция могла бороться с властью); восстанавливался пост президента, избираемого обеими палатами парламента на 6 лет; разрешалось регистрировать независимые от партии организации (прежде всего — саму «Солидарность»); оппозиция получала легальный доступ к СМИ (специально к выборам была создана «Газета выборча» во главе с А. Михником, существующая по сей день); расширялись компетенции Конституционного трибунала и уполномоченного по правам человека.

Понятна умеренность требований оппозиции за Круглым Столом. Но даже и такие уступки, вырванные у правящей элиты, представлялись оппозиционерам подарком небес. Михник позднее говорил, что почувствовал в тот момент, будто ухватил за ноги Господа Бога[683]. В целом можно сказать, что тогда выработали формулу переходного периода, который должен был продлиться 4–6 лет, т. е. до конца гипотетического президентского срока Ярузельского[684].

Население по-прежнему пребывало в скептицизме. В апреле 1989 г. респонденты рассматривали Круглый Стол как очень важное событие, но при этом 65,3 % из них не верило, что он будет способствовать реальному влиянию масс на власти, а 44 % совсем не считало, будто он стал преддверием слома системы[685].