Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века

Сосуществование в Главном комитете польской эмиграции «умеренного» и радикального крыла обусловили непоследовательность его программы и политики, внутренняя борьба его ослабляла. Все это сказалось на его отношениях с конспиративным движением в Польше. В августе 1862 г. выехавший в Королевство Польское Стефан Бобровский установил связь с варшавским Центральным Национальным комитетом, но под влиянием «умеренных» Высоцкого и Эльжановского, опасавшихся революционного влияния повстанческого руководства, Главный комитет польской эмиграции не решился признать ЦНК властью будущего восстания и встать к нему на службу, несмотря на стремление к этому ряда членов Комитета. В свою очередь, и ЦНК не признал Главный комитет официальным представительством эмиграции. Несомненно, это лишило Главный комитет возможности активного участия в подготовке восстания и не могло не нанести удар по его авторитету. Тем не менее, он оставался «единственным представительным органом Польши за границей, уполномоченным сноситься с друзьями и союзниками страны для представления вовне польских нужд и стремлений», в конце 1862 г. за ним шли 2000 эмигрантов во Франции, Англии, Италии, Турции. Поэтому группа радикально настроенных эмигрантов, связанных корнями с Польским демократическим обществом и продолжавших придерживаться его «левой» ориентации, 23 ноября приняла решение о признании ЦНК единственной законной властью и постаралась добиться, чтобы Главный комитет признал власть ЦНК и встал к нему на службу. Это требование радикалы предъявили на торжественном собрании 29 ноября 1862 г. в Лондоне, в результате развернулась горячая дискуссия, и страсти разгорелись настолько, что дело дошло до драки. С подачи радикалов были приняты резолюция и адрес к английскому народу, где утверждалось, что «единственной национальной партией Польши может быть партия действия, единственным вождем восстающего народа – такой человек, как Гарибальди, единственной законной властью – комитеты, организующие движение, а единственным представителем Польши вовне – ее эмиграция и избранный ею Комитет польской эмиграции». Заявляя, что часть эмиграции, «следуя примеру родины и признавая необходимость сплочения и объединения своих действий, считает избранный ею Комитет польской эмиграции в Париже своим единственным представительством, уполномоченным для сношений с комитетами в стране и […] с друзьями Польши за границей», собравшиеся постановили «поддерживать его всеми силами» «против всяких претензий, создания партиек, кружков» и сопротивляться «всем разделениям и обособленным действиям, рассматривая их как вредные для национального дела».

Позже в поддержку Главного комитета были созданы Делегация польской эмиграции в Англии и Центральный польский комитет в США, воспринимавшиеся как его филиалы. Но эти внешние успехи не могли компенсировать внутреннюю слабость Главного комитета польской эмиграции, обусловленную его противоречивой позицией. Борьба внутри него продолжалась, и верх одерживали «умеренные». Хотя на новых выборах в январе 1863 г. реакционеры не смогли пробиться в Комитет, но в связи с уменьшением его численности до 7 человек в его состав не вошли активные сторонники восстания и демократии А. Жабицкий и С. Бобровский, что усилило влияние «умеренных» и обострило внутреннюю борьбу. Это определило дальнейшую судьбу Главного комитета польской эмиграции. Уже во время восстания под давлением реакции он, а за ним и Делегация польской эмиграции в Англии, были вынуждены объявить о своем роспуске, и представлять эмиграцию стал «белый» комитет во главе с Браницким. Как писал «Głos wolny», этим шагом Главный комитет дал «новое доказательство слабости паллиативных действий»²³⁶.