Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века

Позиция Общества была представлена на страницах его печатного органа «Głos z Paryża i Genui» (журнал выходил отдельными выпусками, и один из них, датированный 3 мая 1862 г., носил название «Głos»). Молодые эмигранты называли себя возлюбленными детьми Польши, они выступали как сторонники освобождения ее путем восстания, заявляя: «Народ! Спасение твое в оружии!». Они клеймили предательство «старого дремлющего консерватизма» – польской реакции внутри страны и за границей. Они отвергали идею монархической Польши и ее старые социальные устои, требуя восстановления родины «на ее исторической республиканской основе, дающей перевес справедливости и всем положительным элементам» как гарантии ее свободы и счастья в будущем. Но на страницах журнала звучали и нотки классового солидаризма – лозунг «единства нации», выражение опасения перед «гайдамацкими ножами» и призыв предотвратить их появление, обещав крестьянам обеспечить справедливый раздел земли после победы восстания. В известном смысле здесь сказывалось влияние идей Мерославского, так же как и в постановке национального вопроса: «Głos z Paryża i Genui» требовал включения в возрожденную Польшу «забранных провинций». Некоторое сходство с программой генерала проявлялось и в определении момента выступления на борьбу. Журнал считал, что «перед лицом продолжающегося сверх всякого предусмотренного срока нынешнего положения, […] перед лицом такого состояния постоянного напряжения […] абсурдом является хладнокровнейший и осторожнейший расчет, а дальнейшее преклонение перед ним равно добровольному отречению от происходившего до сих пор движения – это сложение оружия еще до начала боя!». «Głos» призывал не ожидать пассивно назначенного часа, а активно приближать восстание, чтобы не утратить завоеваний общественного сознания, достигнутых в период манифестаций. В патриотическом настроении народных масс, утверждал автор одной из статен, «мы дошли до максимума напряжения. Продержаться в нем мы еще можем, можем бесконечно его усилить, но лишь при условии, что дадим ему новый и более сильный стимул. Оставшись далее в нынешнем положении, мы […] начнем движение вспять». «Фабиевское выжидание» объявлялось, таким образом, «приговором смерти […] на целое поколение»²⁶⁷.