Польская Сибириада

«Поторопи, поторопи»… После такой ночи Сташек просто не мог себе представить первую встречу с Анютой. Ночь ночью, а день днем: что сказать ей при встрече? Как посмотреть в глаза?

Река парила утренним туманом. То тут, то там плескалась рыба. На другом, почти невидимом берегу посвистывали кулики, крякали сварливые селезни. Анюты на реке не было. Может, разминулись? Конь долго пил, несколько раз подходил к воде. Сташек снял рубаху и умылся до пояса. Губы были искусанные, припухшие.

Когда он вернулся на поляну, бабы набросились на него с претензиями, куда подевалась Анюта.

— Я думал, она по другой тропинке вернулась. На водопое ее не было.

Кто-то из баб заметил, что на нарах осталась одежда Анюты.

— Вот придурошная! В одной рубахе по тайге носится!

— Опять, видно, нашло на нее.

— Только бы вернулась, нам скоро ехать…

Они прождали Анюту почти до полудня. Потом забеспокоились, стали звать ее, аукать, искать. Дед Микишка расстрелял в воздух почти все патроны. Но Анюта пропала, как сквозь землю провалилась.

Два дня и две ночи они еще ждали ее на Казацкой поляне. Ночью жгли огромный костер и дежурили возле него. Днем искали ее в лесу, в зарослях на берегу реки. Не нашли ни следа.

— Делать нечего, бабы, собираемся домой. В тайге разное с человеком может случиться, не всегда и узнаешь, что. Иногда годы проходят, а то и никогда не узнаешь… А если нет ее в живых, мы и так ничем не поможем, упокой, Господи, ее душу. Поехали, бабы, поехали!

Чуть не теряя сознания от жгучего чувства вины, но все еще тщательно оберегая тайну той ночи, Сташек взял под уздцы коня и потащился следом за всеми. И пока Казацкая Поляна не скрылась из виду, все оглядывались в надежде, что где-нибудь вдали мелькнет черноволосая Анюта…

17

А далекая война все не кончалась. Даже Астафьев, сам прошедший фронт, мужик начитанный и неглупый, ничего не мог сказать конкретного, когда же придет конец войне.

— Скоро, бабы, скоро! Столько терпели, потерпите еще немного: кончится война, кончится!

— Да когда же, Иван, когда? Не видишь, что так больше жить человек не может? Не вынесет… Ну что мы, скотина какая-то, что ли?

— Скотина не выдерживает, дохнет, а мы с вами должны выдюжить. Потерпите еще немного.

— Ты же был на фронте, скажи ты нам, темным, когда же этой проклятой войне конец наступит?

— Немца добить надо. До самого ихнего Берлина надо фрица гнать. А как иначе? Вот и гонят его наши солдатики все дальше на запад. В газетах пишут, что уже до Украины дошли, в Белоруссии воюют. Еще немного, и до Польши дойдут, а там рукой подать до Берлина. Скоро конец войне, бабы, скоро…

При слове Польша Сташек прислушался. Когда Астафьев собирался уезжать с поля, Сташек попросил его:

— Дядя Ваня, одолжи мне газету.

— Возьми. Можешь радоваться, сынок, ваши уже до Польши дошли. Наверное, и твой отец с ними. Пишет тебе?

— Давно уже не писал…

— Не волнуйся, ничего это не значит. На фронте по всякому бывает. Вот я сам писал почти каждую неделю с фронта, а вернулся, узнаю, что пришла всего пара писем. И то иногда на полгода задерживались.

Польские семьи на Волчьем хуторе чувствовали себя забытыми и потерянными. С весны сорок четвертого перестали приходить письма с фронта. Никто не знал, никто не мог им объяснить, почему. Женщины продолжали слать письма на полевую почту, а ответа как не было, так и нет. Что там творится с поляками на фронте? Все чаще появлялись беспокойные мысли: а вдруг опять наших, как тогда в Иран, увели куда-нибудь за границу?

Сташек принес газету на хутор, сел вечером в сторонке и стал медленно читать. Верить не хотелось, что прочитанное может быть правдой: «В результате тяжелых победоносных боев с гитлеровскими захватчиками героическая Красная Армия освободила города и районы Западной Украины: Львов, Тернополь, Чертков, Залещики и вышла на рубеж Днестра и Серета!» Парень еще и еще раз читал по слогам эти слова. Чувствовал, как все сильнее бьется сердце. В голове клубились хаотично слова и образы… Ворволинцы! Червонный Яр! Поля золотой кукурузы. Арбуз, такой сладкий, сочный и красный. Известковый обрыв Днестра. Прохладная вода в быстрой излучине Серета. Кисти винограда на южном склоне глубокого яра над речкой Тупой… «Освободила Залещики!». Это значит, что их деревня, их дом уже свободны! А может отец уже там? Сташек вскочил и, размахивая газетой, влетел в дом. Броня тоже недавно вернулась с работы, сидела у стола и наблюдала, как Тадек ест суп, который она принесла ему из столовой.

— Мама! Смотри, что здесь пишут: наши Залещики освободили! — Сташек разворачивал газету так поспешно, что чуть не опрокинул миску с супом. Броня следила за его пальцем слово за словом. А он, только когда закончил чтение, вдруг осознал, что впервые назвал Броню мамой.

В ту ночь Волчий хутор не спал. По нескольку раз пришлось читать Сташеку об освобожденном от немцев их родном Подолье, Днестре, Серете и Залещиках. Вновь проснулась надежда на скорое возвращение в Польшу, домой. Все казалось близким, как никогда. Срочно ехать в Тулун и садиться в первый же поезд, отправляющийся на запад!