Польская Сибириада

Уже второй день поляки из Волчьего хутора пробираются лесной дорогой в Тулун. Дарья часто дает лошадям отдохнуть. Сташек не отходил от Серко, кормил и поил его.

— Еще в Польшу его заберешь, — шутит Дарья и тут же присоединяется к женщинам, вступает в их бесконечный бабский разговор.

Когда они вчера остановились на ночлег в Осиновке, Дарья полночи проболтала с Гоноркой Ильницкой, сухой нитки не оставили бабы на Нюрке с Бронеком Шушкевичем. Гонорка никак не хотела поверить, что ребенка Нюрка прижила с «ее» Бронеком.

— Свечку там я не держала, но точно знаю, дитя Нюрке ваш поляк смастерил. Когда на квартире у нее стоял, пока ваши на фронт не пошли.

— Вот бугай! Как он мог? А теперь собственного ребенка в тайге на произвол судьбы оставил.

— Ты что, Гонорка, мужиков не знаешь? Их только пусти, а там пусть у бабы голова болит…

В Тулуне Дарья подвезла их прямо к баракам на лесопилке. Пани Корчинская им очень обрадовалась.

— Вовремя приехали! Как раз вовремя, дорогие мои! А мы уже с Сильвией беспокоились, кого бы за вами послать, вот-вот первый транспорт в Польшу пойдет.

— Едем в Польшу! Едем в Польшу! — Тадек и ребятишки Ильницкой радостно верещали и прыгали вокруг повозки.

Сташек гладил Серко. Конь, как будто понимая, что они прощаются, тихонько ржал и бархатными губами хватал мальчика за рукав…

20

Только весной 1946 года настало для польских ссыльных время возвращения в Польшу. От края до края сибирской тайги, даже в самые ее далекие и дикие уголки, где находились польские ссыльные, рано или поздно, иногда благодаря каким-то совершенно неправдоподобным стечениям обстоятельств, приходили сообщения об официальной организованной репатриации в Польшу. Каждый из ссыльных, кто хотел и имел право вернуться в Польшу, должен был явиться в НКВД, где его проверяли и вносили в репатриационные списки. При первых же слухах о репатриации, кто был в силах, немедленно бросал все и в горячечной спешке, не считаясь ни с чем, собственными силами пробирался к транссибирской железной дороге. Да, их отделяли от железной дороги почти всегда сотни километров чащоб и бездорожья. Что же, этих людей судьба уже давно не баловала…

В ту весну со всех концов тайги стекались поляки на станции поселков, городов и городишек. От Омска, Томска, Новосибирска, Красноярска по далекий Иркутск на Байкале, Улан-Удэ, Читу, Бодайбо, и еще дальше до самой китайской границы и Владивостока на Тихом океане, не было такого полустанка или железнодорожной станции, до которых той весной не добрался бы хоть один польский ссыльный, окрыленный надеждой на скорое возвращение домой.

В Тулуне на лесопилке, где собралось самое большое в этом городе количество поляков, стало тесно. Добирающиеся из тайги в город поляки по прибытии искали если не временного пристанища у земляков, то хотя бы достоверной информации: когда и как в Польшу? Здесь они узнавали, что с некоторых пор в Тулуне действует советско-польская комиссия по вопросам репатриации. Там следует совершить все необходимые формальности, связанные с возвращением.

Люди из Булушкино не имели с этим проблем. Все семьи отправили своих мужчин на фронт, что легко было подтвердить не только «похоронками» и письмами с фронта, но и справками из тулунского военкомата. На этом основании они все без проблем были внесены в тулунский регистрационный список. Теперь им оставалось только ждать сигнала на выезд. К сожалению, когда это произойдет, никто в Тулуне не мог им точно сказать. Маленькая комнатенка представителя была забита толпой репатриантов с утра до вечера. Даже ночью люди старались не отходить далеко, чтобы, не дай Боже, не пропустить чего-нибудь важного, связанного с выездом.

— Не знаем, правда, не знаем! Может, завтра, а может, через неделю. Или еще позже. Эшелон, к которому будут цеплять наши тулунские вагоны, еще только формируется в Иркутске. Мы ждем сообщения из Иркутска. Кто уже зарегистрировался, не опоздает. Транспорт — это не экспресс, дня два в Тулуне постоит. Все равно, перед самым отъездом каждый должен будет получить у нас талон на место в вагоне.

Пани Корчинская, которая после поездки в Иркутск, активно включилась в деятельность Союза патриотов, в эти дни возвращалась домой очень поздно и не всегда с хорошими новостями… Они давно жили вместе с Сильвией Краковской и ее маленьким Павликом, сыном россиянина Пашки Седых, который погиб на фронте. Павелек относился к Корчинской как к собственной бабушке, а она любила его как внука. Только когда малыш уснул, Корчинская решилась сообщить Сильвии грустную для них всех новость:

— Ты только не волнуйся, Сильвия, но я должна тебе сообщить что-то важное. Наш представитель сказал мне по секрету, что НКВД возражает против твоего возвращения в Польшу.

Сильвия бессильно опустилась на край постели рядом со спящим сыном.

— Я думала, у меня сердце разорвется… Они тебя хотят тут с Павликом оставить. Боже, я этого не переживу!

— Но почему? Почему?