Сташек помчался с этой новостью на лесопилку. А там уже все знали. Взволнованная Броня не могла его дождаться.
— Завтра выезжаем, уже вечер, а тебя все нет и нет…
— А я со станции, узнал, что туда уже вагоны подогнали. Я своими глазами видел!
— Дали нам свидетельство, без которого никого в вагон не впустят. Семьи фронтовиков едут в первую очередь. Вот, почитай: «Смешанная польско-советская комиссия по вопросу эвакуации лиц польской и еврейской национальностей, на основании договора от 6 июля 1945 года
Свидетельство № ВЕ-04641
Граждане Барская Бронислава, жена, Долина Станислав и Долина Тадеуш, сыновья солдата ВП Долины Яна (зап. военкомата Тулун, № ВП-2112-1929) направляются в Польшу на постоянное место жительства».
Были там еще какие-то даты, подписи и печати. Сташек не стал дочитывать до конца.
— Это правда, мама? В Польшу, в Польшу…
— Мне самой не верится. Но раз сказали, что нужно паковаться и завтра утром ждать перед бараком с вещами, наверное, все-таки едем…
А в комнате пани Корчинской трагедия: Сильвия Краковская с сыном не только не получила свидетельства на завтрашний выезд, НКВД вообще не разрешил внести ее в репатриационные списки. Не помогли никакие просьбы и старания Сильвии, пани Корчинской и сочувствующих им людей из местной репатриационной комиссии. Капитан Куликов был неумолим. Что делать? Что делать?
В подобной же ситуации, только по другой причине, оказалась пани Розалия Домбровская с двумя детьми — Аней и ровесником Сташека, Ольгердом. Им также отказали в возвращении в Польшу, признали их украинцами! Когда Домбровская, стоя перед комиссией, предъявила все нужные документы и услышала из уст капитана Куликова короткое «нет», она потеряла сознание. Трагедия Домбровской и ее детей началась еще в Тулуне. Когда местный НКВД задержал всех поляков и заставлял всех принять советские паспорта, Домбровский сломался и не только принял советский паспорт, но, к удивлению всех, кто знал его еще по Польше, заявил, что он и его семья — украинцы! Какая страшная тайна крылась за этим предательским решением Домбровского — никто не знал. Вскоре его призвали в Красную Армию, отправили на фронт, где он погиб. Пани Домбровская, забитая тихая женщина, которая решением мужа была больше всех удивлена и пристыжена, получила официальную «похоронку». Все это она горько оплакала и теперь хотела только одного: вернуться с детьми в Польшу! А тут вдруг
Сташек нашел Ольгерда на берегу Ии. Они молча бросали камушки в воду. Сташек решился заговорить первым:
— Знаешь, Ольгерд, я думаю, ты мог бы попробовать уехать вместе с нами. Главное до Польши добраться, а там тебе наверняка как-нибудь помогут. Я сегодня на станции был, видел, где стоят эти вагоны. Ходит там охранник, но можно вечером где-нибудь спрятаться, а потом нырнуть под вагон. Я тебе помогу, Ольгерд, все получится. Вот посмотришь, получится.
— Ну мне, может, и удалось бы… А моя мама, а сестра? Скажи, ты бы оставил свою маму? Оставил бы?
Рано утром к лесопилке подъехали два разбитых грузовика. Народ наперегонки бросал в них свои узлы, дети лезли в кузов, каждый хотел быть первым.
— Спокойно, люди, спокойно, поубиваетесь! Нечего нервничать, кто есть в списке, того тут не оставим.
Сташек затащил в кузов Тадека, и они забились в угол переполненного грузовика. Броня прощалась с Сильвией и пани Корчинской, которая приняла непреклонное решение остаться с Сильвией и маленьким Павликом.
— Кароль мой умер. В Тлустое в свой дом я и так не вернусь, что мне там одинокой, как перст, делать? Сильвия с Павликом теперь моя семья. Не могу я их тут оставить без всякой надежды. Впрочем, это только первый эшелон. Наверное, еще будут, может, чудо какое-нибудь случится? Может, пан Финкельштейн в Иркутске что-нибудь сумеет сделать… Остаюсь я! А вы поезжайте, поезжайте с Богом!
Сташек искал Ольгерда, но от Домбровских никто прощаться не пришел. Машины тронулись. Лесопилка, бараки остались позади. Сильвия с малышом на руках и седенькая пани Корчинская махали им руками на прощание. Мост на Ие. Вдали улица Подгорная, кино, поликлиника, детский сад… Значит, так возвращаются в Польшу?
На подъезде к ветке — столпотворение. Грузовики, конные упряжки, бурлящая перед воротами крикливая толпа местных оборванцев.
— Боже! — вырвалось у Брони. — Только в такой толпе понимаешь, как мы все на самом деле выглядим.
На перроне ждали пустые вагоны. Те самые, которые вчера видел Сташек. Паровоза нет. Снаружи огороженного перрона кружат патрули НКВД, следящие, чтобы никто без разрешения не проник зайцем на поезд. Бабушке Шайне это явно не нравится, она подозрительно ворчит: