Польская Сибириада

Вагоны на отрезке между Тулуном и Канском цепляли в спешке, в самый конец эшелона, некоторые ночью, так что трудно было сориентироваться, кто и из какой местности в них едет, есть ли там знакомые. Поэтому, когда объявили, что эшелон простоит в Канске почти целый день, народ высыпал на перрон в надежде встретить земляков. Вдоль всего состава клубилась толпа. Люди бегали из конца в конец состава, искали глазами, громко выкрикивали названия местности, иногда фамилии:

— Есть тут кто из Копычинцев?

— … из Скалата?

— …Гусятина?

— …Яремчи?

— … Коломыи?

— Залещиков?

— …Борщова?

— …Городенки?

— …Бучача?

— …Тлустова?

— …Ворволинцев?

— …Червонного Яра?

Откликнулась пани Дерень из Тлустово. Из Ворволинцев — пани Гибалова, соседка Долины по колонии. Она возвращалась в Польшу с двумя детьми, Гибала погиб под Ленино. А из Червонного Яра не отозвался никто. Сташек попробовал действовать иначе: выкрикивал имена людей из Калючего, из Шиткина. Из вагона выглянула женщина:

— Мы из Каена, кто спрашивал?

Сташек подскочил от радости:

— Это я, Сташек! Пани Земняк, вы меня не узнаете?

— Да, вот уж не ждала! Как же ты вырос, Сташек! Здися! Эдек, а ну посмотрите, кто к нам пришел!

Здиська появилась в дверях вагона:

— Сташек? Сташек! — она соскочила на перрон, обхватила Сташека и закружилась юлой по перрону. Потом вдруг как будто застеснялась, покраснела. — В каком ты вагоне едешь?

— В пятом.

— Сташек! Иди к нам на минутку, расскажи, что у вас слышно…

А в вагоне — одни знакомые, люди из Каена, червонноярцы. Были тут Станиши, Курыляки, Малиновские, Зонтки, Томашеки, Дуды, Ниские, Зелеки, Чарнецкие, Чуляки, Немчики… Люди, с которыми они пережили геенну сибирской ссылки, сибирский ад, Калючее и Пойму, Бирюсу и Каен. Боже, как же мало их возвращалось в Польшу! Где остальные, куда пропали? Многие, очень многие, особенно старики, женщины и дети спят вечным сном на ссыльных, затерянных в тайге, забытых Богом и людьми кладбищах. Многие, в основном мужчины — отцы, сыновья и братья, полегли на войне, на которую вырвались из Сибири с Андерсом, а потом с Бердингом, понимая, что от этих человеческих жертв наверняка зависит не только возможность возвращения их семей из ссылки, но и само существование Польши…

Беспорядочно, перебивая друг друга, обменивались они рассказами и расспросами, радостью и внезапной печалью. Плакала добрая пани Земняк, муж которой, отец Здиськи и Эдека, погиб на фронте. Погибли двое братьев Курыляк, Ян и Станислав, отец Люси и Тадека. Убили на войне Шайну, Станиша, Малиновского, Сташека Коня, Валика, всех и не перечислить. А сколько их исчезло на этой войне бесследно, как отец Сташека?

Сташек возвращался в свой вагон, ошеломленный, но обрадованный. Радовался, что нашел Здиську, своих приятелей по таежным походам на Пойму и Бирюсу — Эдека, Тадека Курыляка, Геньку Станиша…

Эшелону иногда надолго давали зеленый свет, и тогда они останавливались только, чтобы сменить паровоз, залить воду, засыпать уголь в тендер. А то загонят состав на дальнюю ветку, и неизвестно, сколько он там простоит — час, день, сутки. Были и запланированные остановки, во время которых пассажиров транспорта ТП-2564 снабжали провиантом или отправляли в баню. Поверив, наконец, что они действительно возвращаются в Польшу, люди стали задумываться над тем, что же их там ждет:

— Интересно, привезут нас на польскую границу, и что дальше? Что с нами будут делать, куда повезут?

— Как это, куда? У меня что, в Польше своего дома, своего хозяйства нет? Вернусь в Якубовку, там все мое.

— Бабушка, в какую Якубовку? Вы что, не знаете, что после войны Советы все наше Подолье отобрали? Терасполь, Залещики, Львов, ваша Якубовка, Тлустое, Червонный Яр, все теперь у них. Нет там, бабушка, теперь нашей Польши, нет вашего дома.

Бабушка Шайна долго не могла в это поверить, и никогда в жизни с этим не смирилась.

— Что за ерунду вы несете? Как это нет там Польши? Там же всегда Польша была. Куда же нас везут?

— В Польшу, бабушка, в Польшу. Только не в ту старую на Днестре, а в новую, на Одере… На новые земли, которые наши у немцев посе войны забрали.

— Я вам что, дерево, чтоб меня с места на место пересаживать? А что с моим домом, с моим полем?